– У вас с Алексеем не будет из-за меня неприятностей?
– Еще неприятности? – улыбнулась Татьяна. – Пожалуйста, мы к ним уже привыкли. Он врач, я педагог, что мы, работу себе не найдем в другом городе? Дадим объявление: «Меняем двухкомнатную квартиру в Киеве на однокомнатную в любом другом городе. Хиросиму и Нагасаки не предлагать». Между прочим, Алексей тоже вернул им свой партбилет еще два года назад. Только он и разговаривать с ними не стал, а послал его по почте.
Вечером, когда с работы пришел Алексей, все трое пили чай и обсуждали события этого дня.
– И все-таки я одного не понимаю, чего они боятся? Вот в этом замалчивании, газетном вранье, истериках по поводу западной реакции, хамстве, с которым они разговаривают с людьми, – во всем этом за агрессивностью так и чувствуется какой-то подпольный страх. Уж если кто больше всех паникует, так это сами власти. Причем везде: здесь, в Москве, в прессе, – сказала Анастасия.
Алексей задумчиво посмотрел на нее.
– Чего они боятся? Они, собственно, не паники боятся, а неожиданной какой-нибудь реакции. С одной стороны, каждый начальничек боится своего вышестоящего начальства. Вы не думайте, что эта авария обойдется без номенклатурных жертв. Полетят, полетят еще партийные головушки! Это сейчас, поначалу все изображается так, будто и в самом деле все необходимые меры были сразу же приняты, все оставались на своих постах и геройски руководили спасательными работами. Как бы не так! Некоторых начальничков по сей день найти не могут. Между прочим, даже из врачей кое-кто сбежал, не успев попрощаться. И бежали-то как раз те, кто хорошо понимал, что это за катастрофа и чем она им грозит, их личному здоровью. Как же им не бояться паники среди простых людей, если специалисты так паниковали? Но еще больше, чем паники, они боялись народного возмущения. Еще неизвестно, как повели бы себя отцы, если бы знали, чем грозит в будущем их детям схваченная доза радиации. И власти сделали все, чтобы оглушить людей сначала полным молчанием, потом внезапной эвакуацией под надзором милиции, а теперь глушат успокаивающей информацией. Знаете шуточку киевских журналистов?
– Я-то знаю, – улыбнулась Татьяна. – А ты расскажи для Настеньки.
– Наши журналисты такую пустили шуточку: «Передаем репортаж из Чернобыля. Радиационная обстановка на Чернобыльской АЭС стабилизируется, обстановка стабилизируется… обстановка стабилизируется… обстановка стаб… Доктора!.. Дорогие радиослушатели, после недолгого перерыва наш репортаж продолжит другой корреспондент. Он расскажет вам о том, что обстановка в Чернобыле уже стабилизировалась».
– Неужели у людей еще хватает мужества шутить на эту тему? – удивилась Анастасия.
– Ну, Настенька, да, неужели ты не помнишь, что большинство советских анекдотов, если они не про баб, так обязательно про какие-то тяжелые события или про власти родимые. Помнишь, еще про Брежнева шутили, что он коллекционирует не только иностранные машины, но и анекдоты про себя – три лагеря насобирал. Помнишь?
– Нет, не помню. Это моя сестра Анна такими анекдотами забавлялась. Кстати, друзья мои, раз уж мы пустились во все тяжкие, можно я от вас закажу разговор с Анной в Стокгольме? Может, она еще там, а если вернулась в Германию, то мне дадут ее телефон.
– О чем разговор? Давай номер, я сама закажу, – сказала Татьяна.
В ожидании вызова все снова принялись за чай. Чтобы отогнать невеселые мысли, Анастасия спросила:
– Ну, неунывающие киевляне, какие же у вас еще ходят анекдоты про Чернобыль?
– Да все больше профессиональные. Синоптики, например, шутят так: «Передаем прогноз погоды на 26 апреля. В Киеве небольшая переменная облачность, без осадков, температура днем 24–26 градусов, ночью 16–18. Винница – ясно, температура 22–24 градуса. Чернобыль – температура две тысячи градусов, облачно». А те, кто бывают в зоне, привезли оттуда два лозунга. Первый: «На милитаристский взрыв в Неваде ответим взрывом мирного атома в Чернобыле!» и второй: «Мирный атом – в каждый дом!»
– А вот послушайте, какой анекдот рассказали ребятишки в школе одной моей приятельнице, – вступила в разговор Татьяна. – Анекдот-сказочка: «Катится по лесу Колобок, а навстречу ему Лиса. „Колобок, Колобок, а я тебя съем!“ – „Не советую. Я же не Колобок, а Ежик из Чернобыля“». А ребята постарше нарисовали новый герб города Киева – двуглавый петух. Украинцев-то хохлами, петухами дразнят.
Они невесело посмеялись, а потом невесело замолчали.
– Да, эти вот анекдоты, – проговорил задумчиво Алексей, – это уже свидетельство крайнего отчаяния, невозможности помочь собственной беде своими силами, прямо какая-то древняя зависимость от рока, где роль этого самого рока играет власть.
– Нет, не согласна, – Татьяна стукнула кулаком по ручке кресла. – Нет! Пока народ еще способен смеяться даже над самой черной своей бедой, значит, есть у него самосознание. Только загнано оно в подсознание и прорывается оттуда в виде вот этих анекдотов, народных частушек, современного «черного юмора».
– Народное, национальное подсознание? – усмехнулся Алексей. – Это что-то новенькое.