Звезда Даугрема

Андриа долго молчал. Из-за дверей донесся звон оружия. Гулверд сузил глаза. Конечно, бравые джуджи охраняют святого отца-настоятеля. Смешно. Охраняют.

— Не думал я, — проговорил, наконец, Андриа, — что ты станешь меня спрашивать об этом. Но я чувствую твой взгляд, брат мой. Да, слепец чувствует. Когда у тебя нет глаз, начинаешь видеть намного лучше.

— Вот как, — напряженно улыбнулся Гулверд.

— Поверь, сын мой, — кивнул настоятель. — Теряя, ты находишь… Твой вопросительный взгляд, да. Силы мятежников, при поддержке ыгов и барадов осаждают монастырь. Наверняка, ты слышал крики и шум сражения на стенах. Пока мы держимся, хвала Ормазу. Но деревня захвачена, и сердце мое разрывается на части! Когда мне рассказали про тех несчастных, что были зарублены прямо перед стенами, я радовался, что у меня больше нет глаз!

Гулверд молчал. Не дождавшись ответа, отец Андриа положил руки на стол перед собой. Вздрогнув, Гулверд уставился на ухоженные пальцы, чуть бледную кожу и белоснежный материал рясы.

— Как ты догадался, святой отец? — спросил он, поднимая глаза на Андриа.

— А как ты догадался? — словно эхо отозвался старец.

— Я удивляюсь лишь тому, что мне не устроили допрос с пристрастием.

— Здесь не столица, сын мой. Служители Ормаза и Дейлы — не изуверы, прикрывающиеся лицемерными постулатами о пользе для государства и благе для общества. В Храме нет глупцов, воображающих, что малым злом можно победить зло большое, и повернув все вверх дном, облачить малое зло в одежды добра и пользы. Ведь именно так и рождается зло большое — лживыми намерениями, которые есть суть дорога в Пламя и в пасть демона Кудиана! Ты можешь одеть на волка тысячу овечьих шкур, но он не перестанет быть зверем!

— Так лучше быть овцой? — сверкнул глазами Гулверд.

— Нет, — Андриа повернулся на свет, рубцы на месте глаз налились кровью, и Гулверд невольно отшатнулся, схватившись за края табурета. — Нет, сын мой, овцой быть не лучше. Но ты… ты хочешь стать пастухом, пастырем. Желаешь направлять овец на истинный путь, не так ли? — Андриа покачал головой, и грустная улыбка заиграла на губах старца. — Думаешь, что без тебя овцы забредут не туда, куда нужно? Или без вас забредут? Жаждешь сотворить добро, но месишь тесто из маленьких злых намерений, и уже готова твоя тысяча овечьих шкур! А овцы… — отец Андриа на мгновенье умолк. — Овцы ничего не заметят, они ведь так нуждаются в добром пастыре!

— А волк бывает пастырем, святой отец?

Настоятель уже стоял у дверей. Изуродованное лицо, обращенное к нему, заставило Гулверда вздрогнуть и подняться. Не сказав больше ни слова, отец Андриа вышел. Уже из коридора Гулверд услышал слова:

— Не каждый зрячий может видеть, сын мой.

Оставшись в одиночестве, отец Гулверд долго и с сомнением смотрел на двери. Затем поднялся, взял в руки посох и осторожно взялся за тяжелую ручку. Со скрипом дверь поддалась, но Гулверд тут же отпустил ее, шагнул назад.

— Не каждый зрячий… — повторил он задумчиво.

Он вернулся за стол и долго смотрел в огонь, изредка оглядываясь на незапертую дверь.

* * *

Услышав тихий стук, два эра насторожились и схватились за оружие. Один из них негромко свистнул. Примчался худощавый джуджа, взвел арбалет, навел на высокий дверной проем в каменой стене. Оглянулся на людей, кивнул. Стук повторился. Один из эров засопел и принялся открывать тяжелые окованные двери. Те поддались с трудом, со скрипом. Джуджа опустил самострел.

— Добрый вечер, — поздоровался Мевлуд, пропуская вперед Ореста, Арена и Горгиза. Молодые душевники обменялись с эрами-мзумцами мрачными взглядами, но удивленный возглас джуджи заставил часовых уставиться на целую вереницу усталых понуренных людей — в основном женщин, детей и стариков, которых привели банщик и его сыновья. Одну девушку нес на руках высокий и жилистый эр. При виде его обветренного бородатого лица, эры-часовые посветлели лицом.

— Керен, ты?! Откуда, как…

Жилистый эр кивнул в сторону Мевлуда, пожимающего руку карлу-арбалетчику. Уже бежали монахини, тихо причитая и заламывая руки. С шумом примчался отец Севдин, шикнул на женщин, и тут же принялся отдавать распоряжения. Потом резко стал на месте, бросился к душевникам и долго тряс их руки.

— Благодарим тебя еще раз, друг Мевлуд, — проговорил Керен, отрываясь от кружки с водой. — Да благословит тебя и твою семья Дейла!

Мевлуд смущенно кашлянул и хотел что-то сказать, но одна из женщин бросилась ему в ноги, обхватила руками колени и заголосила. Старый банщик всполошился, тщетно пытаясь образумить мзумку, но та ничего не слышала, лишь крепко прижималась к пожилому душевнику, и плакала, плакала.

Отец Севдин повернулся, нахмурился в ответ на вопросительный взгляд Наиры, приложил палец к губам, затем отошел к холодной сырой стене, где долго утирал слезы.

— Идет ли помощь? — спросил неожиданно Горгиз, чуть наклонив голову и опершись о свой топор.

— Должна идти, — мрачно кивнул джуджа с арбалетом.

Зашушукались мзумцы, а девушка, которую охаживали монашки, обсуждая, как бы ее половчее отнести в кельи, подняла голову и отчетливо произнесла: