Звезда эстрады

— И тогда получится новая очередь! — улыбнулась мать. — Ведь все сразу в зале не поместятся.

Иногда, рассердившись на Лёку, мать уверяла, что непоседливость и изобретательность — отвратительные качества. И Лёке нужно с ними бороться. Но Лёка не знала, как это делать.

Любуясь каждый вечер настольной лампой с бархатным зеленым абажуром, красующейся на письменном столе отца, Лёка решила ее приукрасить на свой лад. Она залезла двумя руками в кофейник и старательно покрасила лампу кофейной массой — густо так, лампа стала бархатно-коричневой! Лёка очень старалась как можно красивее перекрасить лампу. Но родители почему-то пришли в ужас. Никогда она их не понимала!..

Потом Лёка отрезала кусок от занавески и стала кроить из него платье для куклы Танечки. А что особенного? Рядом столько хорошего подручного и никому не нужного материала!

У матери не хватало чувства юмора. Так говорила тетя Соня, всегда хохочущая от горестных рассказов старшей сестры.

— Тебе хорошо говорить! — однажды вышла из себя мать. — Завела бы своего, вот тогда я бы посмотрела на твое хваленое чувство юмора!

Тетя Соня ничего не ответила, но помрачнела. Лёка это заметила.

— Зачем ты бросила журнал и книжки на пол? — спросила как-то тетка у Лёки.

— Чтобы было смешнее!

— А почему же тогда мама не смеется?

— Ну… Она у нас серьезная женщина!

Смеялась опять только тетка.

— Тебе дай волю — так ты бы весь день скалила зубы! — злилась мать.

А еще Лёка хорошо помнила свою первую в жизни елку в каком-то клубе или Дворце культуры. В конце представления артисты, обращаясь к залу, подключили детей к скандированию — добро окончательно победило зло. Артисты вопрошали:

— Кто спас всех от нечистой силы злобной?

И сами отвечали:

— Это мы! Это мы!

И все дети в зале вместе с ними стали повторять: «Это мы! Это мы!»

Одна только Лёка отчетливо скандировала:

— Это вы! Это вы!

И ведь логически она была права. Зрители просто смотрели…

Лёка мечтала попасть на елку в Зимний дворец. Она думала, что это дворец, где зимой устраивают елки. Они действительно проходили во дворцах, например, во Дворце съездов, о котором Лёка слышала. Типично советский ребенок, выросший во времена, когда дворцы принадлежали не царям, а народу, она сложила в уме простую ассоциацию — Зимний дворец потому и называется зимним, что там празднуется что-то зимнее. А что именно? Ну конечно новогодняя елка!

Лёка часто спрашивала у матери, почему так мало книг о девочках. Вот о мальчишках — сколько угодно.

Мать пожимала плечами.

— Очевидно, потому, что писатели в основном — мужчины и лучше знают и помнят именно свою детскую жизнь. О себе писать проще. Я тебе найду книги о девочках.

И нашла. Раскопала в старой библиотеке младшей сестры затрепанные «Динку» Осеевой и «Дорога уходит в даль» Бруштейн.

Эти книги Лёка перечитала раз по десять и выучила почти наизусть. Рисовала к ним иллюстрации. Вот Динка, вот ее сестры Алина и Мышка, вот Ленька…

Посмотрев на ее рисунки, мать попросила Лёку нарисовать Пушкина в какой-либо сцене его жизни — как стихи сочиняет, как гуляет по Царскому Селу, как сражается на дуэли… Лёка уже много знала о Пушкине по маминым рассказам и выразительному чтению. Мать обожала Пушкина и преклонялась перед его именем.

Лёка смутилась.

— Ну как же так — Пушкина рисовать?.. У меня не получится…

— А ты сто раз нарисуешь — на сто первый получится! — заявила мать.

Почему и когда у Лёки стали резко портиться отношения с матерью, она толком не запомнила. В память врезался один неприятный случай.

Мать взялась рассказывать со свойственными ей пафосом и аффектацией:

— Я помню, как впервые увидела цветущий абрикос. Такой запах!.. Он заставил меня забыть обо всем! Я не могла оторвать глаз от цветущих абрикосов! Это словно изменило меня. Я стала совершенно другой и никогда не смогу забыть чудесную картину.

И Лёка вдруг посоветовала:

— Надо было надеть противогаз!

С минуту мать сидела в полном шокинге последней степени. А потом жутко разоралась…

Как это Лёка додумалась такое брякнуть?!

— Куда мы сегодня опаздываем? — спрашивала каждое утро полусонная Лёка у матери.

Мать отмахивалась и торопливо складывала необходимые вещи, причитая по обыкновению, что они опять не успеют вовремя. Она не обладала солдатским умением собраться за три с половиной минуты по тревоге, а потому вечно ковырялась с одеваниями и сумками и постоянно куда-нибудь с Лёкой опаздывала. И было куда — мать водила Лёку на английский, на хореографию, в студию рисования и на музыку.

А еще был соседский мальчик Гоша. Гошка, Гошенька…

— Мы тут с мамой купили комбайн, — сообщила ему как-то Лёка. — Ты знаешь, что такое комбайн?

— Конечно знаю! Он косит…

— Угу! «Косит»… Ну, ты выступил! Чтобы он нам дом скосил, да?! Комбайн — это аппарат для кухни, который взбивает!

Гоша удивился.

— Кто тебе подарил эту куклу? — изумленно спрашивает мать.

— Мальчик.

— Какой еще мальчик?

— Ну, просто мальчик… Обыкновенный… Гоша… Он рядом живет…

— Он за тобой ухаживает?

— А что значит «ухаживает»?

— Дарит кукол.

— Не кукол, а только одну куклу, — уточняет Лёка. — Это называется «ухаживает»? Как за больной? Почему?