Звезда и Крест

– Хороший знак, Киприан! – промолвил негромко понтифик, протягивая отроку свой тяжелый нож с серебряной рукояткой.

Тот принял его, ощущая всем телом тяжесть отнятых жизней. И, в точности повторяя движения Луция, возложил руку на голову агнца, украшенную венцом позолоченным. Мелкая завитушка шерсти на его макушке и в самом деле походила на детский локон – мягкий, шелковый. И отрок отсек его без малейшего усилия – и без дозволения старика-понтифика, который должен был исполнить обряд сам. Но отчего-то не сделал. Смотрел на мальчика задумчиво, вглядываясь, быть может, в будущее его, в ту непроглядную тьму, сквозь которую может проникнуть лишь взгляд провидца или пророка. И если бы Луций Красс был пророком, он содрогнулся бы от неописуемого ужаса, коим предстояла стать грядущая жизнь юного Киприана.

Но теперь мальчик улыбался, одною ладонью нежно поглаживая курчавый лоб агнца, а другой медленно приближая к его шее жертвенный нож. И когда он наконец обхватил животное за шею, чтобы оно не металось, и когда полоснул его, неожиданно сильно по тонкому горлышку, и когда смотрел в его затухающие глаза, впитывая в себя его страх, трепет его, словно взглядом пытаясь встретиться с бездонным взглядом смерти, даже тогда улыбка не сходила с уст мальчика. И от улыбки этой кто-то вскрикнул в толпе. Кто-то лишился чувств. И даже могучего абиссинца в кожаном черном фартуке, к которому прилип клок рыжей шерсти, пробил вдруг лихорадочный озноб.

Мальчик сам собрал в чаши теплую кровь агнца, сам разделал его, аккуратно сложив в разные чаны кости, голову, мясо и внутренности. Подошел к алтарю и, подобно самому понтифику, возложил на огонь самый тучный и лучший кусок.

Эта жертва сулила ему восшествие на Олимп.

Кондак 1

Избранный от диавольскаго служения на служение истинному Богу и к лику святых сопричтенный, священномучениче Киприане, моли Христа Бога избавитися нам от сетей лукаваго и побеждати мир, плоть и диавола, да зовем ти:

Радуйся, священномучениче Киприане, скорый помощниче и молитвенниче о душах наших.

Икос 1

Ангельския силы удивишася, како от художества волшебнаго обратился еси, богомудрие, к познанию Божественному, покаянием обрел еси ангельское безстрастное житие. Мы же, обращению твоему дивящеся, вопием ти таковая:

Радуйся, обращением твоим ангелов удививый;

Радуйся, лик святых возвеселивый.

Радуйся, мудрость свою показавый:

Радуйся, за Христа венец приявый.

Радуйся, яко тобою бесы отгоняются;

Радуйся, яко тобою болезни исцеляются.

Радуйся, священномучениче Киприане, скорый помощниче и молитвениче о душах наших.

2

[12]

Полковник не знал, что погибнет сегодня.

Всю минувшую ночь он провел на командном пункте оперативной группы 40-й армии и только под утро, измочаленный до звона в ушах, до свинцовой поступи, вернулся в свой модуль, чтобы отключиться рассудком и телом всего-то на пару часов бестолкового, рыхлого сна.

Почти месяц армия пребывала в состоянии победной горячки.

Еще в апреле, перемалывая винтами прозрачную лазурь, над суровым Панджшерским ущельем принялись барражировать монотонно и нудно командированные из Черновцов «настеньки» отдельной дальнеразведывательной эскадрильи. Помимо новейшего навигационного оборудования вроде доплеровского измерителя угла сноса и путевой скорости на брюхе «Ан-30» имелось пять застекленных люков, оснащенных невиданными в здешних местах, а на родине и вовсе засекреченными комплексами автоматической и полуавтоматической аэрофотосъемки, широкоугольными и длиннофокусными объективами, позволяющими с высоты в восемь километров заметить и запечатлеть на пленку тайные бандитские тропы, глинобитные хибарки, что обустраивались под огневые точки, неприступные логова в скалах. Запредельная высота полета «настенек» делала их труд безопасным, а кондиционированный воздух в кабине, хоть и узенькая, но кухонька и даже собственный сортир – интеллигентным и в высшей степени комфортным.

Вслед за разведкой взялась за работу армейская артиллерия – бог войны.

Чуть не целый день изрыгающего столбы пороховой сажи, всполохи огневые нескончаемого, то совсем близкого, то дальнего грозового раската, завывающих истерично, по-бабьи, систем залпового огня, рваных выхлопов минометных фугасов, грохота сатанинского из десятков и даже сотен стволов разнообразного калибра с нежными, совсем не свойственными войне ботаническими названиями: «тюльпан», «акация», «гиацинт». Дыбили фонтанами до небес сухую землю, крошили в мелкий щебень скальный гранит, испепеляли тротиловым, воистину адским огнем всё, что дышало, двигалось или даже просто пыталось уродиться на нищей этой земле. Боеприпаса было вдоволь. И его не жалели.