Звезда и Крест

Едва взглянув на нее, Петрович коротко выматерился. Осколок поранил плечевую артерию и зарылся глубоко в двуглавой мышце. Скорее всего, ранение это спровоцировало гемостаз. Закупорило артерию тромбом. А такой, как его еще называют, спонтанный гемостаз обычно нестабилен. Вот и открылось кровотечение. Рука с поврежденной артерией долго не проживет. Клинических признаков ишемии на фоне релаксантов, которые пускает сестричка по венам капитана, не понять. А стало быть, и не решить: то ли ампутировать руку, то ли попытаться спасти. Спасти срочно, уповая на Господа Бога и достижения сосудистой хирургии. Стало быть, еще часа два пахать. Ни вздохнуть, ни перднуть.

Сосудистую пластику и в условиях столичного стационара делать непросто, а тут баграмский медсанбат, тут война. И еще с десяток порубленных, продырявленных мальчиков на подходе. Тут их командиры, требующие спасти ребят во что бы то ни стало. Тут собственное сердце, что не в силах уже сжиматься при мысли обо всех этих единственных сыновьях, мужьях и отцах, о сотнях смертей не в бою, но под твоими спасающими вроде руками. Иные сердца не выдерживают. В модуле медиков спирта всегда в избытке. Но ни спирт не гасит эту боль, ни гашиш с коноплей. Бывает, врачи кончают с собой. И их не осуждает никто. Пишут: погиб при выполнении боевого за- дания.

Гораздо чаще сердца мозолятся. Как у девушки Серафимы. У Вахтанга Георгиевича. У самого Петровича. Как у сотен иных бойцов военно-полевой медицинской службы.

Вот же – сердце проклятое! Если бы не оно, самым правильным решением для доблестного этого капитана, подорвавшегося по собственной, видать, неосмотрительности на самодельной вражеской мине, было бы отчекрыжить помимо ног еще и руку. Да только кому он нужен будет, кроме мамки, такой обрубок? Не Родине же, что лишь здоровых, работящих и славящих пользует с успехом, а вот немощных да убогих на дух не переносит. И уж более всего не нужен женскому полу, который по природе своей ожидает продолжателя рода, стену, кормильца, но никак не иждивенца. Будущее такого бойца предсказуемо и всегда печально. Изгнание из Вооруженных сил СССР по причине инвалидности. Беспробудное пьянство – годами, а страшнее того – наркота, к коей русский солдат на южной этой войне пристрастился быстро и самозабвенно. От страстей этаких пагубных ребятушек выкашивает, что на крестьянском покосе. Из героев да в землю стылую. В перегной.

Так что спасали руку капитанскую, а следовательно, и всю его грядущую жизнь почти два часа, покуда наконец не залатали все дыры, все обрывы и раны заштопали. Тут и Вахтанг Георгиевич лицом просиял: медленно, но стабильно поползла вверх стрелка тонометра, инструментально доказывая, что протечки крови в человеческом организме окончательно устранены, давление стабилизируется помалу и русский офицер, дай-то бог, вскорости пойдет на поправку.

– А теперь анекдот! – хохотнул Оганесян, накладывая последние лигатуры. – Чистилище. К Богу, конечно, очередь. Вдруг забегает мужик. Туда, сюда. Мечется. Убегает. Проходит несколько минут. Снова тот же самый мужик. Бегает по чистилищу. Никого не находит. И снова уходит. На третий раз все повторяется точно так же. Бог, который все это время за ним внимательно следил, спрашивает архангела: «Кто такой? Что он тут носится?» Архангел смотрит на мужика. Улыбается понимающе и отвечает: «Так это пациент. Из реанимации!»

13

Ἀντιόχεια. Δαίσιος. Imp. P. Licinio Gallieno Augusto IV et L. Petronio Tauro Volusiano

Смерть и безумие воцарились теперь в его доме. Отец скончался по возвращении Киприана. Словно ждал своего мальчика проститься. Ухватился за шею цепко. Прижался щекой в клочьях седой бороды. Запах старости, густо замешанный на испарениях прелой кожи, кислого пота и прогорклой сладости, ударил в лицо. Поцелуй его был безжизненно сух. Словно древний папирус, прошелестел возле самого уха. И исчез незамеченным. Вместе с ним – отцовская душа. Сын возложил на сомкнувшиеся веки два денария, и отец уставился в него презрительным серебряным взглядом.