Звезда и шпага

Последней каплей для казаков стала гибель атамана Семёнова. В безумной ярости он кидался на солдат, отчаянно рубя саблей направо и налево, раз за разом его отбрасывали, три лошади убило под ним, но это не остановило обеспамятевшего атамана. Семёнов понимал, что нет у него больше банды, сгубил он лихих казаков своих, а за что? За что? Ведь не было там никакого золота, а было только… Но тут пуля выбила его из седла. Он ещё раз попытался вскочить, закачался, словно пьяный, перед глазами багровая пелена, сабля из пальцев валится, и всё равно сделал шаг к врагу, другой, третий. И повалился ничком, лицом прямо в камни, раскатившиеся вокруг перевёрнутой фуры.

Премьер-майор Михельсон опустил зрительную трубу. Наблюдать за бегущими казаками ему было совершенно не интересно. Главное он теперь знал. В громадных фурах пугачёвцы везли камни и солдат. Этот обоз был громадной ловушкой, неважно на кого насторожённой, на них ли, или же на семёновцев, не важно. Вчера в неё угодил его полк, но, слава Богу, ушёл без потерь, теперь же — банда Семёнова, найдя здесь свой конец. Михельсон с треском сложил трубу и махнул рукой гусарам-разведчикам. Они развернули коней и рысью вернулись к полку. Всю дорогу гусары бросали на премьер-майора мрачные взгляды, мол, услышал да не поверил, сам проверять помчался, на что ж тогда вообще надобна разведка, вот пускай сам по чащам поскачет, да от разъездов поудирает, поглядим еще, как после этого заговорит да как поглядит на нас. Ну да ничего, ничего, пускай косятся, пусть даже шепчутся за спиной. Главное, чтобы дело своё делали. И делали, и славно справлялись.

— Значит, обманка? — кивнул я. — Значит, охоту кончаем?

— Верно, — сказал капитан Холод, — для чего за камнями гоняться?

Такова была первая реакция на то, что сказал нам премьер-майор, вернувшись из разведки, куда ездил сам, чтобы подтвердить слова гусар, следивших за обозом.

— Они обескровлены, — жестоким голосом сказал Коренин, — устали после боя с казаками, их можно брать голыми руками. Вырежем их, пока они не успели прийти в себя.

— Пусть живут, — неожиданно сказал нам премьер-майор, — излишняя кровожадность нам не к лицу. Помните, что ваша фамилия Коренин, а не Мещеряков.

— Тогда какие будут приказы, ваше высокоблагородие? — нарочито уставным тоном поинтересовался ротмистр.

— Оставьте ваши капризы, ротмистр, — неожиданно резко осадил его Михельсон. — Вы ведёте себя, как, прости меня, Господи, Самохин, и сами того не замечаете! А что до приказов, господа, мы продолжаем охоту.

— Но на кого? — удивился я. — Этот обоз был явной ловушкой, тогда…

— К чёрту этот обоз, — отмахнулся Михельсон. — Он был, действительно, ловушкой, однако должен быть и подлинный обоз. Просто обязан быть. Раз запустили фальшивый обоз, должен где-то идти и настоящий. И мы его найдём. Облучков, — обратился он к гусарскому ротмистру, — разошлите своих людей повсюду, пусть хоть до Урала дойдут, но отыщут мне этот обоз. Клянусь вам, что не стану проверять их слов и тут же поведу весь полк вслед за тем, кто укажет мне дорогу к нему.

— Будет сделано, ваше высокоблагородие! — повеселев сразу, козырнул гусарский ротмистр. — Ребята, отыщем обоз для господина премьер-майора!

— Мы встанем лагерем здесь, Облучков, — добавил Михельсон, — и будем ждать вас трое суток. На утро четвёртого дня, уходим, если не найдёте нас здесь, то возвращайтесь в расположение армии. Мы будем ждать вас там.

— Вас понял, — кивнул ротмистр Облучков и принялся раздавать приказы своим людям.

Ну, а мы принялись разбивать лагерь. Ведь нам выпала редкая передышка, каких обыкновенно в рейдах не бывает. Целых три дня отдыха! Мы сидели в палатках или бродили по лагерю, приводили в порядок себя и своих коней, чистили оружие и обмундирование, помогая своим денщикам, а то надо же было чем-то заняться. Я тогда впервые за несколько недель нормально побрился, даже ни разу не порезавшись, подрезал немного усы, придав им щёгольскую форму. Теперь я каждое утро расчёсывал волосы и вплетал в косицу стальной стержень, пехотная, конечно, идея, защищает шею и затылок от сабельных ударов сзади, но и нам, кавалеристам, тоже стоит их поберечь. Я всегда делал это, каждый раз вспоминая казаков и пугачёвских драгун, которых настигал и рубил им головы, подскочив сзади.

В таком вот безделье провели мы все трое суток, и уже собирались возвращаться в расположение армии — нестроевые даже палатки убрали, а мы сидели в сёдлах, когда примчался последний из разведчиков. Все гусары вернулись ещё в прошлый полдень, все, кроме одного, которого уже считали погибшим. Лошадь под ним качалась, роняя клочья пены, но гусар всё подгонял несчастное животное, не боясь даже загнать его. Недоскакав до Михельсона десятка саженей, он вылетел-таки из седла, не выдержал конь, но быстро перекатился через спину, потеряв шапку, и вскочил на ноги.

— Вашвысокоблагородь, — выпалил он единым духом, — нашёл обоз! Не меньше того! И охрана — полк! Дале приказанного зашёл, но нашёл!

— Молодец! — крикнул ему Михельсон. — Бери свежего коня и веди нас!