Звезда курятника

   Отважный сантехник-водопроводчик, успевший обменять сценический реквизит на собственный специнструмент, выдернул из видавшего виды бесформенного портфеля здоровенный гаечный ключ, широко шагнул к ужасной разноцветной змее и стальными «рожками» ключа прижал голову рептилии к полу.

   – Я видел, как работают змееловы в Каракумах, – похвастался Вова. – В таком положении змея ничего не может сделать.

   – По-моему, змея и не хочет ничего делать, – сказал Серега, так и не тронувшийся с места. – Может, она тоже в обмороке? Вадька так орал, что тварь свободно могла окочуриться от страха!

   – Или от разрыва барабанных перепонок, – подсказал из-за Серегиной спины Слава.

   Немного пристыженные, мы с Вадиком выползли из укрытия и подошли к Вове, который с ребяческим интересом рассматривал свою добычу.

   – Кто это? – спросил Вадик свежезамороженным голосом светской львицы, обнаружившей на своем приеме уличную девку.

   – Пока могу сказать тебе только одно: это не польская полукопченая, совершенно точно, – ответила я, в обход скульптурной группы «Сантехник со змеей» пробираясь к телефону на столе. – Конкретнее надеюсь узнать у одного специалиста по разным гадам… Алло! Венька, ты сейчас где, у себя в зверинце? Отлично! От тебя до нашей конторы пять минут пешим ходом, пробегись, а? Только быстренько, мы не знаем, сдохла эта гадина или всего лишь в обморок упала!

   – Гадина – это кто? – насторожился приятель.

   – Надеюсь, это ты мне скажешь, кто! – ответила я. – Какая-то невообразимая змеюка, цветастая, как цыганская шаль!

   – Ярко окрашенная?

   – Ярко окрашенная – это слабо сказано! Да по сравнению с этой гадиной твой пропавший арлекиновый аспид просто бледная ливерная колбаса! – прокричала я.

   – Я сейчас! – пообещал Веня, и в трубке тут же пошли гудки.

   – Минуты через две прибежит, – сообщила я народу, ожидающему результатов моих переговоров с обещанным специалистом по гадам.

   – Кстати, о колбасе, – сказал вдруг Вадик. – Хотелось бы знать, куда же подевалась полукопченая польская?

   – Может, она ее съела? – предположил Вова.

   Мужики критически осмотрели змею, прикинули на глазок ее длину и диаметр и пришли к выводу, что небольшое колечко колбаски в ней вполне могло поместиться.

   – То колбасное кольцо, которое ты покупала, оно было небольшим? – обернулся ко мне Вадик.

   Я молча кивнула.

   – Возможно, колбаса внутри, – постановил Вадик.

   – Может, разрежем? – предложил Вова. И ребром свободной от удержания гада левой руки рубанул воздух.

   – Не… на… до… резать! – выдохнул от двери подоспевший Веня. – Уф-ф-ф… Как я бежал!

   – Как олень, – польстила ему я. – Венечка, посмотри, кто это тут у нас?

   Мужики расступились, пропуская специалиста по гадам к телу пресмыкающегося. Венечка присел на корточки и так витиевато выругался, что сантехник Вова посмотрел на него с уважением. Я даже бровью не повела и слова не сказала, дожидаясь, пока расстроенный биолог начнет разговаривать человеческим голосом. И дождалась:

   – Зачем вы ее покрасили? – спросил Веня.

   – Веня, клянусь тебе, мы эту змею и пальцем не трогали, правда, мальчики?

   – Боже упаси! – открестился Вадик.

   – Пальцем не трогали, только гаечным ключом, – подтвердил Вова.

   – Мы сию гадюку получили в этом самом виде, – добавила я. – Вадька, где ты ее взял?

   – В твоей сумке. Лежала там, в кулечке, маскируясь под колбасу!

   – Это была не змея и тем более не гадюка, – покачал головой Венька, ласково погладив рептилию по спине. – Это была ящерица веретеница, совершенно безобидное существо.

   – Мне нравится слово «была», – пробормотал Вадик.

   – Рассказывай, ящерица! – не поверил Вова. – А ноги у нее где?

   – Это безногая ящерица, – сказал Венька. – Она только с виду похожа на змею. На самом деле веретеницу очень легко отличить, потому что у нее есть веки, а у змеи нет. Надо просто посмотреть ей в глаза: если моргает – значит, это веретеница!

   – А почему она такая пятнистая? – Вова убрал с шеи несчастной веретеницы гаечный ключ, в голосе его звучало сочувствие. – Болела чем-то?

   – Краснухой, например, или бубонной чумой? – предположил Вадик.

   – Восточносибирской язвой, – прошептала я.

   Венька смотрел на рептилию подозрительно блестящими глазами:

   – Она не болела, ее какой-то мерзавец с головы до хвоста выкрасил разноцветной нитроэмалью, и бедняга элементарно задохнулась!

   – Какая ужасная смерть! – всхлипнула в коридоре чувствительная Сашенька.

   – Так, мне все ясно. Веня, могу я попросить тебя заняться погребением многострадальной веретеницы? – попросила я. – Я сегодня уже пережила одни торжественные похороны, боюсь, на вторые меня не хватит!

   Приятель молча кивнул, явно глубоко скорбя.

   – Тогда я с вами прощаюсь! – сказала я, имея в виду, что с коллегами расстаюсь до завтра, а с дохлой веретеницей – навсегда.

   Схватив со стола свою сумку, я быстро вышла из редакторской. Никто меня не остановил: коллеги молчали, уважительно чтя память погибшей ящерицы.

   – К фаню! К тьаню! – затопал ногами Масянька, завидев меня.

   Произнести слово «слон» человечку, который не выговаривает букву «эс», весьма непросто, но я поняла желание малыша:

   – Хорошо, идем в сквер со слоном.