Звезда курятника

— Весело тебе, — сочувственно заметила я. — Тогда говорю быстро: мне нужно знать, как скоро наступает смерть от укуса арлекинового аспида. Вообще такая змея может убить человека?

— Спрашиваешь! — воскликнул Венька с такой гордостью, как будто убойная сила аспида была его личной заслугой. — Да самый известный из аспидов — гамадриад, или королевская кобра, — в топ-десятке наиболее ядовитых змей мира стоит аж двумя позициями ниже арлекинового аспида, хотя яд этой самой кобры за четыре часа убивает слона!

— Слона мне не надо, — пробормотала я, выключая трубку.

Сопоставление фактов вкупе с интуицией привели меня к мысли, что Димина мать умерла вовсе не от сердечного приступа. По моей версии, кто-то украл в Венькином зверинце ядовитого гада и науськал его на нежащуюся в ванне Аделаиду. Только как он это сделал? Проще и вернее всего было бы прямиком зашвырнуть змеюку в воду, но тогда убийца сильно рисковал оказаться следующей жертвой аспида Фани. В то, что кто-то выдрессировал и приручил гада, мне не верилось: известно же, что артисты, выступающие со смертоносными удавами, демонстрируют публике не осознанные действия, а, наоборот, бездействие рептилии. Добиться его не так уж сложно: прежде всего сытые змеи весьма пассивны, а наиболее простой способ понижения их активности — температурный. Предположим, убийца до отвала накормил змеюку и доставил ее в Аделаидины хоромы в переносном холодильничке, но уж после купания в горячей ванне Фаня должна была очень сильно взбодриться! На месте убийцы я бы постаралась в этот момент оказаться подальше от дома номер восемь по улице Школьной! А заодно и от соседних домов, ведь шустрая Фаня легко домчала до Иркиного малинника!

То есть змея должна была цапнуть Аделаиду в отсутствие убийцы… Тут у меня концы с концами никак не сходились. Побуксовав немного, я поняла, что ни до чего не додумаюсь, пока не увижу своими глазами место преступления. Ну-ка, вспомню-ка я, как выглядит дом на Школьной, восемь… На окнах первого этажа решетки, это точно, а вот насчет второго я не уверена!

Я снова отцепила с пояса мобильник и набрала номер Ирки.

— Ириш, у тебя есть длинная лестница? — спросила я.

— Четырехметровая стремянка. А тебе зачем?

— Да так, просто подумала: «А нет ли случайно у Ирки четырехметровой стремянки?» — Я уклонилась от ответа. — Ты никуда не собираешься? Побудь дома еще с полчасика, пожалуйста, я к тебе сейчас приеду!

Вернув трубку сотового на ее законное место, я покинула балкон, забрала с рабочего стола свою сумку, попрощалась с коллегами и поспешила на трамвайную остановку. Было начало пятого, и я полагала, что успею с помощью Иркиной стремянки забраться в дом на Школьной, быстренько там оглядеться и вернуться к себе еще до прихода с работы мужа. Няне, правда, пришлось бы на часок задержаться, но я готова была заплатить ей сверхурочные.

Однако уже в пути я сообразила, что не учла одно важное обстоятельство, а именно то, что в данное время года световой день заканчивается уже после двадцати часов. Стало быть, запланированное мной на сегодняшний вечер незаконное вторжение в дом покойной гражданки Титоренко придется перенести на более позднее время. Не полезу же я в чужой дом при свете дня! Не хочется, чтобы кто-нибудь из бдительных соседей принял меня за грабителя и вызвал милицию.

Поэтому я внесла в первоначальный план действий некоторые коррективы и сделала определенные приготовления.

— Держи, это тебе! — сказала я Ирке, протянув ей первый из тех свертков, которые принесла с собой.

— Это что такое? — удивилась подруга, развернув цветную бумагу.

Под шуршащей розовой фольгой обнаружился стеклянный сосуд, начиненный сиреневыми гранулами, в которых помещался крупный глянцевый желудь — проросший, с задорно торчащим красно-зеленым побегом.

— Это декоративная композиция, которую по моей просьбе наскоро соорудили флористы фирменного магазина «Любоцвет», — ответила я, забирая фужер у оторопевшей Ирки.

Пальцем я аккуратно умяла в рюмке влажные сиреневые бусины, которые немного растряслись, пока я несла композицию, поставила фаршированную одиноким желудем емкость на середину кухонного стола и отступила на шаг, любуясь оригинальным произведением флористов.

— А зачем мне этот проросток? — спросила Ирка.

— Это символ! — поправила ее я.

— Символ чего? Я не понимаю! — Подруга заметно напряглась. — Уж не намекаешь ли ты на то, что я дуб? То есть тупая, как пень?

— В философии даосизма это называется «неотесанное бревно», — сообщила я ей. — И ничего обидного в этом нет, потому что бревно — это вещь, прекрасная в своей первозданной простоте. Впрочем, это так, к слову пришлось. На самом деле я принесла этот дубовый шедевр, чтобы сегодня вечером украсить им наш праздничный стол.

— А какой у нас сегодня праздник?

— Три года с того дня, как мы окрестили вашу с Моржиком фирму!

— Разве? — Ирка сморщила лоб, припоминая.