Но самое удивительное — Микко навсегда покончил со старательством. Свой собственный участок совсем забросил, а с другими старателями не желает иметь никаких дел. Отправляясь на Патсойоки, в свою жалкую лачужку, чтобы половить в реке форели, он далеко обходит стороной Екелепяя и весь район приисков.
— Ну вот, — говорит Ниило, закончив наконец свой рассказ. — Теперь как раз время проверить сети. Может, ты поможешь чуток и посидишь на веслах?
Солнце поднимается все выше. Вода в Инари ясна и прозрачна, как стекло; то тут, то там в сетях заметны серебристая форель и красноватый голец, а кое-где и сиг. Пожалуй, наберется несколько кило. За день выручка составит крон десять, максимум пятнадцать, но Ниило и этим, мне кажется, доволен.
Я прощаюсь с рыбаком и пускаюсь наугад петлять среди бесконечных островков и шхер; утреннее солнце и легкий бриз разрывают туманную дымку, в ушах у меня все время звучат слова Ниило. Он словно пропел мне концовку волнующей песни.
Микко, Микко! Мы еще встретимся в глубине твоих многомильных лесов, где-нибудь на оленьей тропе. Нам есть о чем поговорить, но о Звезде Лапландии мы не скажем ни слова.