Звезда моя единственная

Россетти дрожащими руками совал в карманы всю эту драгоценную мелочь. У Грини и мысли не мелькнуло спросить, что это и стоило ли оно того, чтобы рисковать жизнью. Стоило, если это принадлежало Маше… царевне… мысли путались, дыхание прерывалось…

– Все? Прибрал? Ничего не потеряешь? Ну, давай Бог ноги!

Он рывком поднял Россетти, прислонил к стене, повернулся к нему спиной:

– Держись за мою шею, только на глотку не дави.

И, согнувшись в три погибели, побежал… нет, побрел по коридору как мог скоро. Самое главное было теперь не заблудиться, и раз или два, когда дым становился особенно густ, Гриня сбивался-таки с пути. Утыкался в углы комнат, но с помощью Россетти, который и впрямь знал дворец как свои пять пальцев и не столько видел в дыму, сколь чувствовал, где они находятся, отыскивал все же верную дорогу.

И вот наконец лестница.

Скатились по ней, уже не чуя ног… осталось пробежать совсем чуть-чуть, как вдруг порывом ветра распахнуло дверь, ведущую на улицу, и тотчас пламя рванулось из всех щелей. Вмиг Россетти и Гриня оказались словно бы в огнедышащем жерле.

Видеть уже было невозможно, Гриня брел вслепую, с трудом волоча Россетти, который, похоже, лишился сознания, потому что больше не держался за Гриню, а безвольно сползал на пол.

«Если уроню его, уже не смогу поднять и сам не поднимусь…»

Вот забрезжило впереди – дверь! Чья-то темная фигура выросла перед ним – пожарный!

– Сюда! Здесь люди! – крикнул он наружу и кинулся к Грине.

Тот молча передал ему беспамятного Россетти.

Пожарный проворно выволок его вон. И вдруг пламя заглянуло в лицо, прильнуло на миг… Гриня шатнулся, падая, закричал мучительно, схватился за косяк двери, но тут ноги ему отказали, а в груди не хватило дыхания. Он сполз на пол и больше не поднялся.

* * *

К шести часам утра огонь охватил уже весь дворец, и борьба с ним продолжалась только с той стороны, где находился Эрмитаж. Оба перехода в музей были разобраны, дверные проемы наглухо заложены кирпичом, так же, как и обращенные к дворцу окна конюшни и манежа. Все средства борьбы с пожаром были сосредоточены теперь на этом участке. Спешно возведенную глухую стену, за которой находились сокровища Эрмитажа, непрерывно поливали из брандспойтов. Другие пожарные трубы ослабляли огонь в помещениях дворца, обращенных в сторону музея. Обожженные, измученные пожарные руководили также добровольцами – трубниками из горожан и, главным образом, из гвардейских солдат. Солдаты были основной силой, качавшей ручные помпы, которые подавали воду из бочек, беспрерывно подвозимых от прорубей на Неве и Мойке. К рассвету хмурого декабрьского дня появилась надежда, что Эрмитаж удастся отстоять.

За раскаленными массивными стенами дворца то замирало и падало, то вновь вспыхивало пламя. На прилегающих площадях, охраняемых сменявшейся два раза в сутки цепью солдат, сновали люди, осматривая, сортируя, разнося на руках и развозя на лошадях по временным хранилищам спасенные от огня вещи.

* * *

Когда Мэри проснулась утром в Аничковом, она не поверила глазам – перед ней в вазе, как обычно, благоухал ее воскресный букет: белая камелия, несколько ландышей и вереск. Рядом лежали лорнетка, бриллиантовые брошки и другие мелочи, которые она оставила на подзеркальнике ночного столика в своей комнате и о которых вспоминала перед сном с грустью.

Невероятно!

– Откуда это? – спросила она с изумлением.

– Цветы прислал ваш отец, а вещи спас Россетти, – сказала Мари Трубецкая, бывшая сегодня дежурной фрейлиной при великой княжне.

– Как? Принес из Зимнего? Из пожара? – ахнула Мэри.

– Да, и подвернул там ногу, так что теперь лежит в постели, и руки сильно обжег. И наглотался дыму – не говорит, а хрипит все время. Кое-как рассказал, что погиб бы, наверное, да его спас какой-то простолюдин. Тот сильно обгорел, его вытащили едва живого…

– Какой ужас! – Мэри вскочила с постели. – Я должна сейчас же ехать, поблагодарить бедного Иосифа.

В зале уже собралась вся семья. Император едва мог говорить от усталости: он всю ночь пробыл на пожаре. Он сообщил, что сгорел весь дворец.

Одевшись, все поехали туда и увидели, что огонь вырывается вдоль крыши, как раз над комнатами императора. Окна лопнули, и посреди пламени виден был темный силуэт статуи императрицы, единственной вещи, которую не смогли спасти, так как она придерживалась железной скобой, замурованной в стену.

Мэри потребовала, чтобы все отправились навестить Иосифа Россетти. Однако император, который уже знал о случившемся с Россетти, сказал, что ему нужен покой.

– После поблагодаришь, а сейчас лучше вернуться в Аничков. Нужно устраиваться там на долгое житье, Зимний будем отстраивать заново не меньше года, – устало сказал император.

– Я хочу узнать имя человека, который спас Иосифа, хочу поблагодарить, – начала было Мэри.

– Да он и сам его не знает, – ответил отец.

Мэри отправила Россетти записочку и цветы и вместе со всеми занялась разборкой спасенного имущества, которое от Зимнего перевозили в Аничков дворец. Только этими хлопотами можно было развеять печальные мысли об ужасном пожаре.

* * *