Звезда мореплавателя(Магеллан)

— Сеньор капитан-командир, — сказал я слегка дрожащим голосом, стараясь говорить быстро, чтобы меня не могли прервать, — к вам обращается не приказчик Фуггеров или Медичи, не торговый агент и не придворный. Я, Антонио Викорати, человек и рыцарь, хочу увидеть мир и узнать, каков он, и каков я, и зачем мы живем на свете. Я не мореход, но я итальянец, а море у нас, итальянцев, в крови. Вспомните Колумба, сына ткача-суконщика, или Кабота[21], сына торговца. Я знаю языки и обычаи многих стран и, хотя никогда не был в Азии, смогу пригодиться, когда дело дойдет до торговли. Во Флоренции я изучал искусство фехтования и, смею думать, владею мечом и шпагой не так уж плохо. Мне знакомо устройство кулеврин, фальконетов, бомбард и аркебузов[22], однако из арбалета я стреляю точнее. Я, конечно, не осведомлен о всех ваших планах, но то, что я знаю, кажется мне грандиозным. И я никогда себе не прощу, если по неправильности поведения или неумению излагать свои мысли не сумею стать участником вашего плавания. Возьмите меня, сеньор командор! Я не буду обузой, но постараюсь принести пользу — и клянусь вам в этом самим господом!

Пока я говорил, Магеллан смотрел мне в глаза, — как я позже узнал, он всегда старался смотреть именно так, и это не раз оборачивалось для него неприятностями, Мне показалось, что к концу моей речи в его глазах появилась улыбка.

— Да, — сказал он, одним словом перечеркивая свой вчерашний отказ, — Я верю вам, сеньор Викорати.

Мне не пришлось краснеть: слово, данное Магеллану, сдержано. Я не стал обузой и принес пользу. Но если бы я догадался, какой возвышенный и зловещий смысл приобретает моя клятва!

Идите, быстрые послы…

Последние дни перед отплытием слились в памяти воедино. Меня наполняла тревожная приподнятость ожидания. Наступила осень. Севилья шумела свадьбами и базарами. Чуть ли не каждый день свадебные кортежи направлялись к церкви. Крестьяне в грубых рубахах, перехваченных веревками, в плетеных шляпах, прикрывающих от солнца, везли на ослах молодое вино, — глиняные кувшины с высокими ручками свисали с ослиных боков. Погода стояла на редкость ровная, жаркое марево дрожало над Гвадалквивиром. И этим маревом подернуты для меня были те дни.

Командор редко обращался ко мне с поручениями. Он по-прежнему с восхода до заката проводил на судах, придирчиво готовил их к отплытию. Мне иной раз представлялась даже излишней его требовательность к каждой мелочи снаряжения. А количество припасов было ужасающее. Каждый клочок пространства под палубой был забит до отказа. Когда я спустился как-то в трюм, он показался мне похожим на солидный купеческий склад. Вокруг громоздились бочки с солониной, вином, уксусом, растительным маслом, мукой, рисом; висели широкие кошели с водой, связки сушеной рыбы и молочно-желтые круги козьего сыра. Во все щели и отверстия, будто затычки, втиснулись мешки и мешочки с бобами, крупами, сушеным виноградом, черносливом, луком, чесноком. Дальше в полутьме угадывались очертания плотно свернутых в белые кипы запасных парусов, обмотанных канатами. Где-то позвякивали наконечники копий, из угла трюма неслось встревоженное хрюканье: в загончике разместилось десятка два свиней.

— Зачем грузят бревна? — спросил я как-то у Магеллана. — Ведь дрова для варки еды мы сможем достать где угодно, куда бы ни пристали.

Он коротко взглянул на меня и ответил отрывисто:

— Бревна занимают меньше места, чем дрова. Нам некуда будет пристать.

Я вспыхнул, словно сказал непристойность. Неужели командор решил, что я пытаюсь вызнать у него маршрут плавания? «Нам некуда будет пристать…» Колумб, не зная дороги, и то достиг берега Америки за шестьдесят девять дней. На такой срок не нужно заготавливать бревна. К каким же расстояниям, к какому же морю готовится командор?

Я проводил дни в гавани, наблюдая за работами и командором. Компанию мне частенько составлял тот самый юнга-галисиец с «Тринидада». Он оказался веселым и смышленым парнишкой по имени Фердинанд. В подражание Магеллану он называл себя Фернандо. Фернандо был шестым ребенком в крестьянской семье из маленькой деревушки под Оренсе. Отец умер от укуса бешеной собаки, а несчастная мать в одиночку не могла прокормить шестерых. Как раз тогда и докатилась до глухой Галисии весть об экспедиции Магеллана и о наборе экипажа. Фернандо, недолго думая, попросил мать испечь ему лепешек в дорогу и отправился в Севилью через всю Испанию, не зная пути, плохо понимая кастильскую речь. Мать плача проводила его за околицу, а дальше брел он понаслышке, приставая к попутным караванам, бродячим актерам, а однажды даже к шайке разбойников. Разбойники хотели было продать его в рабство, но, узнав, откуда и куда шагает смелый мальчишка в залатанных отцовских штанах и перешитой материнской рубахе, отпустили и дали немного денег: главарь шайки оказался бывшим моряком, был в Африке и еще там слышал о Магеллане. Четыре месяца брел Фернандо до Севильи с изодранными ногами и, наконец, взобрался по трапу «Тринидада».