Звезда на ладони

Однако журнальная критика приняла «Ночи безумные» буквально в штыки. Вновь началась травля поэта: «Исполнять эту пустышку просто позорно». Но прекрасный романс – дитя двух гениев – уже зазвучал по всей России.

Композитор и поэт, волею судеб рождённые в один год, и покинут эту землю одновременно. Спустя два месяца после похорон Апухтина ветреным октябрём той же дорогой двинется вдоль Невы через Питер чёрный катафалк с телом Петра Ильича. И грешная, неблагодарная толпа, ныне неистовая в горе, будет бежать рядом и под бессмертную музыку маэстро сыпать и сыпать ему цветы. «Осени мёртвой цветы запоздалые».

Арго

эссе

Вот и вышел наконец закон о защите русского языка. Его давно ждали. Помню, я, работая в редакции одного из московских журналов завотделом искусств, получала от читателей множество писем. Страна буквально взывала, кричала об этой насущной проблеме. И тогда я написала вот этот очерк.

Здравствуйте, друзья! Передо мной ваши письма. В них не только добрые слова по поводу своевременной рубрики «В начале было слово», но и многочисленные горячие мысли о родной русской речи, о языке. Вот некоторые из них.

Серафима Васильевна Зорина из Москвы пишет: «Когда к нашему сыну, вполне нормальному старшекласснику, приходят друзья, они сразу начинают говорить на каком-то почти непонятном, тарабарском языке: “кликуха”, “тащиться”, “стебануть”, “фуфло”, “оттянуться”, “крутой”, “прикид”, “ништяк”… Что это: кризис русского языка или мы так безнадёжно устарели?»

Пенсионер В. Дадыко со станции Удельная сердито пишет: «Слушать противно, когда в электричку вваливаются эти остолопы и орут: “Падло, канай, блин”. Это они так, видите ли, общаются». Уважаемый В. Дадыко, вы употребили очень уместное слово «остолоп». Объясняю его. В Древней Руси селения огораживали бревенчатыми «столпами» – кольями. Отсюда и пошло «кол дубовый», «осина стоеросовая», «остолоп», что и сегодня означает – дурной, примитивный верзила.

А вот что написал Игорь Скривенко из Твери: «Я теперь смотрю футбольные матчи только по телевизору. Ходить на стадион стало противно. Вокруг мат-перемат. Молодые орут как уголовники. Я сам не ангел. Но тут – приходишь домой как оплёванный. Скажите, может, к этому пора привыкать? Может, это теперь уже норма?»

Нет, уважаемый Игорь, привыкать к грязной речи не надо. И для русского языка это вовсе не норма, а лишь незначительный пласт речи. Так называемый арго, от французского слова «argot». Как разъясняют словари и этимология, арго – диалект определённой социальной группы, первоначально воровской язык. Рождённый в зоне, в деклассированной среде заключённых, он просачивается, проникает в нашу обыденную речь, искажая, огрубляя, уродуя её.

Специфический язык есть и у студентов, и у геологов, и у моряков – это социальный и профессиональный сленг. Мы же сегодня говорим о блатном арго.

ХХ век в России, век социальных катаклизмов, провёл через места заключений массу людей. Употребление в бытовой речи «блатной фени» даже создавало для молодых ощущение некой воли, силы, удали. И ещё – самоутверждения.

Послевоенное поколение середины ХХ века хорошо помнит песни тех лет, распевавшиеся под гитару. Вновь ожила тогда почти позабытая бессмертная «Мурка»: «Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая, здравствуй, моя Мурка, и прощай. Ты зашухарила всю нашу малину – и теперь маслину получай». А нестареющий мат? К слову сказать, «матерные» фразеологизмы (от слова «мать»), по одной из версий, имеют тюркское происхождение. Вот, например, одна из них. В период нашествия на Русь татаро-монгольских орд враги, захватив город или село, брали в плен русского воина или просто жителя и, дабы разузнать нечто нужное, подвергали его истязаниям. Но самой страшной из пыток была не физическая – самым страшным для православного человека было глумление над его матерью. Публичное изнасилование её врагами на глазах сына… Как же должна была измениться наша психика и мораль, чтобы то, что вызывало нестерпимую душевную боль, превратилось в её полную противоположность! Мат сегодня звучит повсюду – нагло, скабрезно, походя. И с этим надо бороться.

Академик Д. С. Лихачёв, например, определил арго как «первобытный примитивизм». Действительно, чем более первобытна и жестока жизнь, тем вольготнее становится «феня». Рождённая внутри зековской общины с её рабским укладом и жестокой иерархией, с паханами во главе клана, с ворами в законе, авторитетами, с коблами, лярвами, она отражает звериные нравы. Ведь там раздавлено само понятие личности. Люди делятся на группы по признаку выполняемых функций: «шибздики», «гаврики», «охмурялы», «мужики», «волосатики», «дубаки». Да и вообще самого слова «человек» на арго нет. В крайнем случае «человеком» может именоваться вор в законе. А у обычного «шибздика» не голова, а «арбуз», не лоб, а «чердак», не нос, а «нюхало», не рот, а «едало» и так далее. И уж конечно, «шибздик» не идёт, а «катится», не влюбляется, а «западает». Узнаёте некоторые словечки, которые, казалось бы, так безобидно прижились в нашей речи?