Звезда над сердцем

– Конечно, конечно, – торопливо согласился сапожник. – Нам не жалко, если для нужд. Мы же всё понимаем. Но самим-то есть нечего, Пётр Людвигович. В доме ни крошки.

– Так что ты от меня хочешь?

– Нам бы работу какую, – заместитель начальника полиции взял слишком быстрый темп, и голодный сапожник начал задыхаться и отставать. – Какую хочешь работу сделаем. И платить нам можно немного, лишь бы на хлеб хватало. У солдат сапоги чинить станем, хомуты всякие, сёдла. Мы же умеем, ты знаешь. А за нами не заржавеет, Пётр Людвигович. Мы уж отблагодарим.

Ковалевский остановился так резко, что зазевавшийся сапожник чуть не врезался ему в спину.

– Ты что, взятку мне предлагаешь?

Лицо Никиты Иосифовича исказилось в плаксивой гримасе.

– Дети от голода хнычут. Нам бы хоть как, хоть на хлеб.

– Нет у меня для вас работы! – ответил Ковалевский. – Будет на ваш счёт приказ – всё решим. А пока сидите и ждите.

– Досидим ли, Пётр Людвигович, – опустил голову сапожник.

– А чем недовольны?

– Помнишь Шимшу Альтшуля? Старик к нам ходил, всё байки рассказывал.

– Не помню я всех борисовских стариков. Делать мне больше нечего!

– Убили Шимшу Альтшуля. Походя убили, ни за что.

– Ни за что – не бывает. Значит, было за что. Вы и про Бому Каца ныли, что ни за что, а этот пьяница моего служащего кулаком ударил. Представителя законной власти, между прочим!

Никита Иосифович отвернулся.

– Помоги, Пётр Людвигович. Ты наша последняя надежда. Ты хоть свой, близкий. Сколько раз мы тебя выручали.

– Какой я вам свой? – разозлился Ковалевский. – Нечего меня в жидовскую кодлу записывать! И чем это вы мне помогали? Рубль до зарплаты ссужали, так я всегда вовремя отдавал.

За занавесками ближайшего дома мелькнула тень, и Ковалевский понял, что вся улица прильнула сейчас к окнам, слушает их разговор. И от осознания этого ещё больше разозлился.

– Чего ты за мной ходишь? Неужели не видишь, что другое время нынче! Это раньше я был Пётр Ковалевский, кассир сапожной артели. Мог ты ко мне запросто обратиться. А теперь кто? Кто, я спрашиваю?

Он шагнул к сапожнику, поднял над головой кулак, занося его для удара. И почувствовал, что возвращается всё. Словно молодеет он, становится выше ростом. И шашка невидимая хлопает по бедру. Как и не было проклятых двадцати четырёх лет унижения. Будто плохим, липким сном они промелькнули.

– Кто я? – рявкнул Ковалевский.

Никита Иосифович вжал голову в плечи, зажмурился.

– Ты заместитель начальника полиции, Пётр Людвигович.

– Вот и помни это, и своим скажи! – внезапно остыл Ковалевский.

Для острастки ткнул кулаком в лицо просителя, но уже не со злостью, а так, для порядка. И зашагал дальше. Сапожник остался с тоской поглядывая вслед бывшему сослуживцу.

* * *

Пока шёл к зданию полиции, все встречные кланялись ему, снимали шапки. Люди с жёлтыми звёздами на груди покорно переходили на другую сторону улицы. От этих поклонов, почтительных взглядов настроение у Ковалевского слегка поднялось. У входа он встретил бургомистра Станислава Станкевича, протянул ему руку.

– Здравствуй, Пётр Людвигович, – кивнул полицаю бургомистр. – Чего хмурый такой?

– А-а, – пожал плечами Ковалевский. – Жиды надоели. Шастают по всему городу, раздражают. Когда уже приказ будет?

– На конец августа обещают, – важно ответил бургомистр. – Как переселим их в гетто – мигом шастать перестанут. Оттуда только по пропускам выходить будут. В городе дышать станет легче.

– Скорей бы уже.

– Поедешь сегодня туда?

– Обязательно.

– Матовилов на месте?

– Пётр Денисович? Землемер? Где ж ему ещё быть. Без него всё дело встанет.

– Хорошо работает?

– Старается. Сразу видно учёного человека.

– Смотрите. А то скоро комиссия туда приедет от городской управы, Стругацкого Иосифа Антоновича знаешь?

– Знаю.

– Вот он и приедет. И ещё инженер один, Соловьёв фамилия. Проверять будут, чтоб к концу августа всё готово было. Может, нужно чего? Проволоки хватает?

– Было бы неплохо добавить.

– Так не стесняйся, проси. Для хорошего дела ничего не жалко. Ладно, побегу. Весь в хлопотах сегодня.

Станкевич сунул Ковалевскому свою вялую интеллигентскую руку и заторопился прочь.

Пётр Людвигович презрительно сплюнул ему вслед.

– Гимназист, учителишка. Всё на меня свалил. Не хочет сам ручки марать. Со старых времён привыкли всё чужими лапками.

Однако комиссия – это лишние хлопоты, перед ней надо показать работу. Ковалевский развернулся и двинулся в сторону Красноармейской и Слободки, где с 25 июля окружали забором из колючей проволоки несколько кварталов – будущее Борисовское гетто.

* * *

27 августа 1941 года приказ пришёл.

Ковалевский стоял немного позади шеренги полицаев и с ленцой поглядывал на угрюмую толпу, тянущуюся по улице в сторону Слободки. Евреям запретили брать с собой тёплую одежду, мебель, запасы. По одному чемодану да по узелку в руки.

– Им и этого будет много, – уверял «товарищей» Ковалевский. – Они же как тараканы. Выживут, ещё и плодиться начнут.