Звезда Парижа

Мадемуазель д'Альбон обладала тем, чего не имела Адель. Она благоразумно хранила свое целомудрие до брака, была скромна, воспитана, невинна. Она была живым воплощением постного понятия «порядочная девушка».

Она ничем не пожертвовала для Эдуарда и должна была получить все, в то время как Адель была готова отдать все, а не получила ничего.

Это было так неожиданно, что Адель в эту минуту испытывала то же, что ощущает человек, сбитый с ног. Иногда она думала: а уж не сон ли это? Возможна ли на свете такая несправедливость? Как Господь допускает такое? Адель только потому сейчас сохраняла некоторое хладнокровие, что ее разум отказывался верить во все это. Нельзя было рвать и метать против того, что казалось такой нелепицей. Эдуард не может жениться на мадемуазель д'Альбон даже по расчету. Если Адель, отдав все, уже тогда, год назад, отказывалась от чести быть графиней де Монтрей, если Дезире была лишена всего, что должна была бы иметь по праву рождения, то почему мадемуазель д'Альбон, которая отличалась от Адель лишь тем, что была зачата в законном браке, и ее мать, старая ханжа, отдавалась только своему мужу, может получить так много и получить так просто?

— Я этого не позволю, — прошептала Адель одними губами, изо всех сил сцепляя пальцы, так, что они в конце концов хрустнули.

«Действительно, — появилась у нее мысль, — я этого просто не смогу позволить. Даже из-за Дезире. И потом… я же этого не вынесу. Это будет слишком несправедливо». Она сидела, пытаясь разбудить в себе ярость, гнев, которые клокотали где-то в глубине подсознания, но ничто, казалось, не могло пробить этой тихой уверенности и полнейшего непонимания того, что она узнала.

Надо все выяснить… Непременно. Ну, а если, не дай Бог, графиня де Легон сказала правду…

Скрипнула дверь. Адель, подняв голову, увидела Фердинанда Орлеанского, входящего в комнату, и радость охватила ее. Кажется, как раз этого человека ей и не хватало. Как могла она провести столько времени с Филиппом? Как можно было расстаться с Фердинандом?

Герцог Орлеанский был удивлен уже тем, что видит ее здесь, и странным устало-доверчивым выражением ее лица. Ему даже показалось, что она всем существом потянулась к нему. Фердинанд был великодушен. Забыв о ссоре, он шагнул Адель навстречу, едва уяснив, что она нуждается в нем.

— Что вы делаете здесь? — спросил он негромко.

— Ничего. Так, сижу…

Он склонился над ней. Улыбка на ее губах была беспомощная, вымученная.

— Это же библиотека, — сказал Фердинанд.

— Да? А я и не заметила.

— Вы кого-то ждали?

— Нет. Я просто… просто думала.

Голос ее звучал безжизненно, изящная головка словно склонилась под тяжестью густых золотистых волос. Шея казалась трогательно тонкой, ресницы были опущены. Фердинанд подумал, что сейчас, в какой-то неуловимый момент, она на секунду стала похожа на десятилетнего ребенка.

Он взял ее руку в свою.

— Что с вами? — спросил он вполголоса. — Уже дважды я застаю вас в таком состоянии, отчего это?

— Оттого, что я очень несчастна, Фердинанд. Да. Несчастна не по годам. — Она усмехнулась. — Мне кажется, я ничем это не заслужила.

— Вы несчастны? Вас так многие любят.

— Наоборот. Меня не любит никто, кроме Дезире. И что мне эти многие?

— Тогда скажем иначе: я люблю вас. Это может вас утешить? Хоть чуть-чуть?

Она взглянула на Фердинанда. Уверенность, что ей был нужен именно он, все возрастала. У него были синие глаза, ласковые, спокойные, изящные руки с длинными пальцами, красивый рот — каждая черточка его внешности будто успокаивала Адель. Она знала, что позже, через несколько часов, горе, которое она испытала, прорвется невиданной злобой, слезами, может быть, даже жестокими поступками, но сейчас было так приятно замереть рядом с Фердинандом в каком-то умиротворяющем покое. Не находя объяснений своему настроению, она невольно подумала: а уж не Эдуарда ли она пытается найти или обрести в герцоге Орлеанском?

— Как странно, что я узнала все это тоже в Нейи, — проговорила Адель вдруг, шмыгнув носом. Ее не интересовало сейчас, поймет ли Фердинанд, о чем идет речь. — Когда-то я именно здесь была очень счастлива.

— Адель, неужели вы влюблены? — спросил он, ласково улыбаясь.

Она не выдержала и тоже улыбнулась:

— Да, и давно.

— А как же ваше жестокое сердце? — мягко пошутил он.

— Жестокое не для всех, мой принц. Для вас, например, оно не будет жестоким. — Она коснулась кончиками пальцев щеки Фердинанда. — Ах, Боже мой, я так виновата перед вами, мой друг. Мы в прошлый раз отвратительно расстались, и я виновата в этом. Не знаю, что на меня нашло. У меня бывают такие приступы: хочется говорить грубо, жестоко, и я никак не могу остановиться. — Она пожала плечами. — Вы были правы, когда говорили, что я отвратительна.

— Пожалуй, я тоже был не прав. Я забыл, что вы не моя собственность. — Усмехнувшись, он добавил: — Впрочем, всем ясно, что такая красивая женщина, как вы, не может быть ничьей собственностью.