Звезда печального счастья

Уткнувшись лицом в подушку, Натали плакала без слез, и все обращалась к милой вишневой веточке за окном: бывает ли так? Отчего душа ноет, и никто не нужен, и почему он не приехал?

Вечерами она бродила одна по темным аллеям сада и настороженно прислушивалась к каждому шороху — а вдруг ему захочется проникнуть в ее сад втихомолку, вдруг она повернет на другую тропинку, и он предстанет перед ней и скажет милые слова, и она простит ему это долгое ожидание, она ничего не скажет, даже не попеняет ему, что заставил так долго страдать, не видя его…

Но только мрачные тени от высоких и толстых деревьев пересекали лунные полосы на тропинках, засыпанных толченым кирпичом, да кусты сирени, жасмина и боярышника топорщились лохматыми сучьями.

Она измучилась в эту неделю. Глаза ее стали еще больше, глубокая тоска поселилась в них. Она не смотрела на окружающих, не видела никого, смотря прямо в лицо…

— Господи, — молилась она долгими вечерами, стоя на коленях перед деревянным распятием и с надеждой вглядывалась в темный лик страдающего Христа. — Возможно ли жить на земле, если могут люди не выполнить своего обещания, не сдержать слово?

Мир для нее потускнел, потерял все краски. Даже ярко-голубое небо казалось ей мрачным и пасмурным, кудрявые барашки облаков не веселили взгляд, а распустившиеся кисти сирени не притягивали к себе нежным и приятным ароматом.

Она увидела его почти через месяц. Богатейший соседский помещик давал бал в честь именин старшей дочери, плотной рыжей девушки с лицом, покрытым рябинками и рыжими веснушками, усеявшими все щеки, словно сорочье яйцо.

С изумлением увидела она, что Рундсброк прошел мимо нее, даже не взглянув на Натали, зато с умилением целовал руку у рыжей некрасивой соседки. И она поняла — сорочье яйцо слыла самой богатой невестой во всей Костромской губернии. Он танцевал только с ней, и рыжие веснушки ярко пылали, и глаза кокетливо и жеманно взмахивали короткими белесыми ресницами.

«Как, эта дурнушка? И он?»

Она уехала с бала, не дождавшись окончания танцев, упросив мать и отца отвезти ее домой. Она отговорилась головной болью, и Апухтиным пришлось вернуться в свою усадьбу.

Раздевшись, Натали юркнула в свою узкую мягкую постель, но не успела закрыть глаза, как в дверь ее комнаты вкатилась мать, Мария Павловна Апухтина, кругленькая розовощекая хохотушка, так и не посерьезневшая после двадцати лет замужней жизни.

— Наташа, — присела она на край кровати, — ты ведешь себя недостойно, все заметили, как ты смотрела на этого чиновника по особым поручениям… Слов нет, он красивый мужчина и приятно, конечно, говорить о любви с таким щеголем, но жизнь есть жизнь, в ней таких немного, и верно, он не для тебя… Смирись, душа моя, и выбрось из головы свои мечты, пустые ожидания…

— Я люблю его, маман, — сухо вымолвила Натали.

Марья Павловна даже подскочила на кровати.

— Да как ты смеешь в шестнадцать лет так рассуждать, — вдруг тонким визгливым голосом закричала мать, — не сметь говорить так.

Натали только взглянула на мать, и та сразу умолкла. Уже давно не пользовалась Марья Павловна уважением дочери. Зная характер Наташи, она прислушивалась к каждому ее слову, считала умной и баловала без меры…

— Добаловали мы тебя, — сухо сказала она, — вовсе избаловали, что только хочешь, то и говоришь матери. Вот погоди, отцу скажу, то-то ему будет сладко…

Натали только пожала плечами. Ей было все равно, как-то пусто и сиротливо стало ей на земле — все ее желания улетучились и ничего ей не хотелось. Даже если бы Рундсброк приехал теперь, ласково и нежно заговорил с ней — ей нечего было бы сказать ему. А о любви она сказала матери просто, не подумав, — нет, какая любовь, если может человек лгать, обманывать, если корысть у него на первом месте…

— Успокойтесь, маман, — досадливо проговорила она, — я пошутила…

Марья Павловна пожала плечами, еще не до конца уверенная в словах дочери, но ушла все-таки успокоенная…

Лениво и неспешно катила свои воды неширокая и неглубокая Унжа, прорезали ее солнечные дорожки, блестевшие не весело, а как-то зловеще, сухой луг колол ноги травинками и остью от высохших цветов, листья деревьев, покрывшиеся пылью, печально поникли под лучами жгучего солнца. Было еще раннее утро, но весь мир, казалось, поник в горести и суровом ожидании кары.

Натали шагала по берегу Унжы, всматриваясь в плещущиеся в воде ветви ивняка, плывущие по речке коряги и куски травы, и ни о чем не думала. Решение созрело в ее душе давно, но история с Рундсброком послужила для нее толчком. С самого раннего детства вчитывалась она в жития святых, рисовала в своем воображении тихие монастырские обители, неспешные молитвы и сияющий взгляд Бога, темные лики апостолов и грустные, полные неизъяснимой любви глаза Матери-Богородицы. Не в этом ли смысл ее жизни — посвятить себя Богу, помощи людям, страданиям и вере? Не для того ли Бог послал на землю людей, чтобы они страдали и тем просветляли свою душу, не об этом ли говорят все священные книги, которые она читала и перечитывала без конца?