Звезда перед рассветом

Руди заорал вслух – и был уверен, что слышит, как точно так же яростно орет майор. На самом деле это ветер гудел в ушах и стрекотал мотор – а потом все звуки вытеснил пулемет. Они все-таки приблизились к немцу – аккуратно, на одну очередь, а потом – резко в сторону, стрекозка сумеет, она все может!

Конечно, она сумела. Очередь из «льюиса» прошила серое крыло с крестами, и «Фоккер» сразу дал резкий крен, а затем, ниже, вспыхнул огненным цветком. «Вуазен», будто танцуя, обогнул его по широкой дуге – он был куда маневреннее, и вот, оказывается, что надо было делать с самого начала!

Но почему молчит майор?

И что это влажное и теплое как будто бы течет по шее?

Надо скорее возвращаться…

Раненный Рудольф Леттер, собрав все силы, дотянул-таки до своего аэродрома и скончался на следующий день в окружении восхищенных его подвигом и благодарных боевых товарищей.

Орден Святого Владимира 4-й ст. с мечами и бантом, французский «Военный крест» с двумя пальмами и планшет с незаконченным письмом передали семье.

Сережа Бартенев, узнав о смерти Леттера из газеты, рыдал три дня, потом пил неделю, потом еще десять дней страдал от печеночной колики и наконец твердо постановил себе посетить могилу Руди, где бы она ни находилась, и поставить там прекрасный памятник белого мрамора, увековечивающий Любовь. Рисунок памятника прикидывали вместе с великим князем, который все время страданий неотступно находился рядом с другом и самоотверженно его поддерживал всеми доступными ему способами.

* * *

Снег уютно поскрипывал под ногами. В заснеженных кустах боярышника мелькали алые грудки снегирей.

– А что же говорит Александр? – Надя Коковцева подняла слегка побитый молью воротник пальто и спрятала в него покрасневший от холода нос.

– Он говорит, что мой приезд вдохнул в него силы для новой жизни. И это правда.

– Но тебя в этом что-то не устраивает?

– Всего лишь то, что его «новая жизнь» не имеет ко мне ровным счетом никакого отношения. Только представь: в Александре Кантакузине (!!) внезапно проснулся общественный темперамент. Он сделался активным деятелем Земгора, организует каких-то кустарей в помощь фронту, выступает в уездном и губернском комитетах, по вечерам пишет тексты своих будущих речей и докладов…

– Земгор? Крупная буржуазия и обуржуазившиеся помещики? Масоны во главе с князем Львовым? Да, согласна, это не лучший выбор. Сейчас, когда преступный и антинародный характер этой войны становится все более явным для рабочей и крестьянской массы…

– Надя, мне плевать на политическую платформу Земгора! – Юлия раздраженно крутила в руках горностаевую муфту. – Пойми, мне хочется очень простой вещи: я осмеливаюсь желать, чтобы хоть кто-то ценил меня ради меня самой, а не рассматривал Юлию Бартеневу в качестве ступени развития своей индивидуальности или как ключ к разрешению каких-то своих личных проблем…

– Джуля, поверь, мне тебя очень жаль, но рассуди здраво: разве ты сама не относилась всегда к людям именно так, как только что описала?

Взрезая полозьями снежную пыль, по расчищенной и утоптанной парковой дорожке мимо подруг пронеслись диковинные Атины санки с запряженными в них тремя рослыми псами. Атя, стоя на запятках саней, диковато и весело поблескивала глазами. Следом бежали еще две собаки и трое деревенских мальчишек – в валенках и армяках. На некотором расстоянии сзади трусил похожий на мохнатый бочонок пони Черныш, на котором восседал Ботя.

– Какие чудесные! – рассмеялась Надя.

– Дикость, – пожала плечами Юлия. – Блоковские скифы с «раскосыми и жадными очами»… Да, да, да, Надя, вполне может быть, что я безумна в своих ожиданиях. Но все эти надежды и разочарования кругом меня, связанные с рождением Германа, просто оказались последней каплей…

– Я это понимаю. Но ведь именно Александр предоставил тебе убежище от всего этого…

– Надя, скажу тебе честно: в Синие Ключи меня позвала Люба. Это была чисто ее инициатива. Александру даже в голову такое не пришло, он сам мне в этом признался.

– Ничего себе…

– Как ты понимаешь, я тоже не в восторге. Но это так, и надо иметь мужество смотреть правде в глаза. В Синих Ключах Герман явно окреп и поправился, да и я чувствую себя в общем-то неплохо. Любу я почти не вижу (благо размер дома и парка это позволяет), а Александр, надо признать, со мной очень мил…

– Джуля, всем известно, что именно ты всегда пробуждала в его в общем-то вялой душе сильные чувства. Видишь, теперь он благодаря тебе занялся общественной деятельностью. В принципе, ты могла бы стать его соратницей… Я, кстати, не раз видела в среде товарищей такие случаи, когда любовная связь между женщиной и мужчиной приводила второго члена пары (даже и из буржуазных или аристократических классов) к пониманию сущности исторических процессов, классовой борьбы и роли пролетариата в грядущих общественных преобразованиях…