Звезда по имени Алголь

Когда Ромка и его друзья играли в морское путешествие или в пиратов, стол становился палубой фрегата, а сосна, соответственно, мачтой. Ромка на правах капитана устраивался на верхней палубе с подзорной трубой — свернутой в трубочку картонкой. Матросы Боча и Коврига располагались на нижней, коей служили скамейки, юнга Колесик — на корме с удочкой-хворостиной, а штурман Макапка, ловкий и цепкий, как обезьянка, забирался на мачту. И если день выдавался ветреный, сосна шумела и трепетала, точно настоящие паруса, а капитан хриплым голосом выкрикивал команды, тогда и притоптанная трава вокруг, и асфальт перед домом становились бурлящей поверхностью океана, а дом и соседнее здание чуть дальше — торчащими из пучины скалами. И только глухой не услышал бы при этом грохот прибоя о камни, крики чаек и плеск волн под бортом корабля. Тогда впереди мальчишек ждали самые невероятные приключения…

Бывало, они затаскивали на борт судна, подталкивая сзади и маня куском булки спереди, длинноногую дворовую собаку Мумбу, и она, прижавшись брюхом к столу-палубе, героически сносила тяготы долгого путешествия. Лишь бровями подёргивала да косила настороженно глазами по сторонам.

А ещё Ромкина команда любила просто сидеть на толстых ветках сосны, подобно птицам. По замыслу Ромки, между двумя самыми мощными ветками приколотили четыре доски, и получилось что-то вроде наблюдательного пункта, который при желании легко превращался в кабину самолёта.

Если это был самолёт, то Ромка подробно расписывал остальному экипажу, где они сейчас летят и что под ними, и, когда надо, давал команду сбрасывать бомбы — сосновые шишки. А если их подбивали, то приходилось прыгать с парашютами с километровой высоты. После чего, уже на вражеской территории, они действовали под Ромкиным командованием как диверсанты.

Ромку слушались. Мальчишки безоговорочно признавали в нём вожака. За что? — об этом они вряд ли задумывались. Возможно, за его силу и храбрость. Он мог, например, спрыгнуть на землю с половины высоты сосны, что никто другой повторить не решался. Если же случалась схватка с шайкой пацанов из другого района, Ромка первым, несмотря на количество противников, бросался в драку.

Но скорее всего, его признавали главным за его замечательную способность: чуть ли не каждую минуту в его голове рождались десятки идей и фантазий. Он постоянно придумывал новые игры. Силой воображения он переносил приятелей то в Арктику на дрейфующую льдину, то в пустыню, а то и вовсе на другую планету.

Когда требовалось, он был решительным и даже суровым. Но, как и полагается истинному командиру, он заботился о своих подчинённых, следил, чтобы они не ссорились, чтобы Боча, например, не задирал более слабого Макапку.

— Губки кра-а-асные, личико не-е-еж-ное, ручки бе-е-елые, — противным голосом тянул, бывало, Боча, дразня симпатичного Вадика. — Девица-раскрасавица!

Для Макапки не было ничего обиднее такого сравнения. У него даже слёзы выступали на глазах от жгучей обиды. Иногда он не выдерживал и бросался на оскорбителя с кулаками, зная, что ему самому достанется.

Макапка (Вадька Макапьев) был из интеллигентной семьи и действительно отличался ладным сложением и красивым, почти девчоночьим, лицом. Но характер у него был совсем недевчоночий. А ещё он всегда первым подхватывал новые идеи Ромки, потому что тоже был выдумщиком и мечтателем. Предложит, например, Ромка играть в альпинистов, покоряющих Джомолунгму, которой временно становился один из расположенных поблизости гаражей, Макапка тут же подхватит: мол, надо образовать связку, то есть всем привязаться к одной верёвке. Связка — это когда все отвечают за каждого. И кто-то непременно должен сорваться с кручи, а остальные — удерживать его над пропастью, как это принято у альпинистов. И ещё обязательно водрузить на снежном пике флаг.

Как и Ромка, Вадька любил читать, но больше читал всякую заумную литературу: энциклопедии, справочники, тогда как Ромка предпочитал книжки о путешествиях. Остальные вообще ничего не читали. Да и телевизор почти не смотрели, потому как большую часть времени носились во дворе.

У Макапки была сестра Лиля, на год младше его и ещё более красивая. Всякий раз, когда Ромка видел, как она, тоненькая, будто невесомая, со скрипкой в чёрном футляре, направляется в музыкальную школу, он забывал, что он суровый командир, и в душе у него рождалась нежная и немного печальная мелодия, какую, должно быть, исполняла на своей скрипке Лиля.

Глядя на Макапку, он всякий раз дивился, замечая в лице приятеля милые черты его сестрицы. Особенно в улыбке: улыбался Вадька, точь-в-точь как Лиля.

Может быть, из-за этого сходства Ромка всегда брал его под свою защиту.

— Заткнись, Боча! На себя посмотри! — обрывал он задиру, когда тот чересчур донимал ранимого Макапку.

— А чё мне на себя смотреть? Я на девчонку не похож, — ухмылялся тот.