Звезда по имени Галь. Заповедная зона

А порой кто-нибудь из толпы выступит вперед, возьмет инструмент из рук уставшего музыканта и принимается играть вместе с остальными ясно и красиво, да, впрочем, уверяет Тэн, и все эти пятьдесят или шестьдесят человек навряд ли когда-либо раньше исполняли эту мелодию.

По словам Тэна получалось, что тут все сводится к ощущению.

— Просто возникает ощущение. Взять хотя бы скрипку; допустим, я ее слышал, но никогда не держал в руках. Я смотрю, как кто-нибудь играет, и понимаю, как возникают звуки. Потом беру скрипку, делаю все, как делал тот человек, думаю: нужно, чтобы раздался вот такой звук, а потом такой, и понимаю не только, как он должен прозвучать, но как я это почувствую, — пальцами, всей рукой, в которой держу смычок, подбородком, ключицей. Из этих моих ощущений и складывается чувство, какое должно быть, чтобы сыграть эту мелодию.

— Конечно, тут есть какие-то пределы, — прибавил Тэнайн. — У одних получается лучше, у других немного хуже. Если у меня кончики пальцев слабее, я не смогу играть так долго, как другой. Если у ребенка рука еще мала для инструмента, он поневоле иной раз не возьмет октаву или пропустит ноту. Но когда мы думаем определенным образом, всегда возникает ощущение.

— И так во всем, — сказал он под конец. — Когда мне нужно что-то в доме — прибор, машина, — я не возьму для нее железо, если больше подходит медь: я сразу почувствую, что железо не годится. Не на ощупь почувствую, просто буду думать об этом приборе, какие у него части, для чего он служит. Переберу в мыслях все материалы, из которых его можно сделать, и сразу почувствую: вот что мне нужно!

— Так, — сказал Брил. — И еще у вас каждый округ старается найти все материалы и сырье у себя, а не посылать за ними к соседям… Вот поэтому у вас и нет торговли. И, однако, вы говорили, у вас все стандартизовано… по крайней мере повсюду одни и те же приборы и устройства, и вообще вы действуете одинаково.

— Да, правильно, — согласился Тэн. — У нас есть все, что нам нужно, и мы все это делаем сами.

Вечерами Брил сидел в доме Тэнайна, слушал, как бурлят и вновь стихают разговоры или вдруг нахлынет музыка, и удивлялся; потом отводил поднос с едой в свою конуру, запирал дверь, ел и угрюмо размышлял. Порою он чувствовал себя под огнем неведомого оружия, на незнакомом поле битвы.

Ему вспоминалось, как мельком сказал Тэнайн однажды о людях и их инструментах: «Между человеком и машинами спокон веку идет борьба. Либо человек подчиняет себе машины, либо они его подчиняют; трудно сказать, что более пагубно. Но культура, в которой главенствуют люди, неизбежно разрушит ту, где на первом месте машины, либо сама будет разрушена. Так всегда бывало. У нас, на Ксанаду, уже погибла одна культура. Ты никогда не задумывался, Брил, отчего нас так мало? И отчего почти у всех рыжие волосы?»

Брил об этом уже задумывался и втайне осуждал маленькую общину, которая так бесстыдно пренебрегает уединением: конечно, живя чересчур открыто, никакое человеческое племя не проникнется достаточным интересом к самому себе, чтобы щедро плодиться и размножаться!

— Когда-то нас были миллиарды, — к немалому его изумлению сказал Тэнайн. — И всех стерло в порошок. Знаешь, сколько осталось в живых? ТРОЕ!

Черна была для Брила та ночь, когда он понял, до чего жалки все его старания раскрыть их секрет. Ибо, если на планете уцелели всего лишь несколько человек и совершилась какая-то мутация, а затем их потомки вновь заселили планету, новые качества передаются из поколения в поколение. С таким же успехом можно дознаваться, отчего у них рыжие волосы! В ту ночь он пришел к заключению, что народом Ксанаду придется пожертвовать; и от этой мысли ему вдруг стало больно, и потом он разозлился на себя. И в ту же ночь с ним стряслась смешная и нелепая беда.

Он лежал на кровати и скрипел зубами в бессильной ярости. Было уже за полдень, он давным-давно проснулся и вот сидит, как в ловушке, попавшись по собственной глупости… и он смешон, смешон! Потерять величайшее свое достояние — свое достоинство — по небрежности, по недосмотру, из-за этой мерзкой, подлой штуковины!..

Зашипел сигнал тревоги, и он вскочил: хоть стены крепки и непроницаемы для глаза, хоть дверь никто, кроме него самого, не откроет, но стыд нестерпим!

Это идет Тэнайн, вместе с ветром и птичьими песнями доносится, точно звук рога, дружеский оклик:

— Брил! Ты здесь?

Брил подпустил его ближе и сквозь отдушину рявкнул:

— Я не выйду!

Тэнайн стал как вкопанный. Брил и сам удивился, как резко и сдавленно прозвучал его голос.

— Но тебя зовет Нина. Она сегодня собирается ткать и подумала, может, тебе интересно…

— Нет! — оборвал его Брил. — Сегодня я улетаю. Сегодня вечером. Я уже вызвал свой шар. Он будет здесь через два часа. Когда стемнеет, я улечу.

— Ну что ты, Брил! Я уже все устроил, завтра покажу тебе, как мы обрабатываем металлы…

— Нет!

— Тебя чем-нибудь обидели, Брил? Может, это я виноват?

— Нет, — Брил больше не кричал, но голос его по-прежнему звучал угрюмо.

— Так что же случилось?

Брил не ответил.