Звезда по имени Виктор Цой

«А я помню, как парень с голым торсом выбежал на сцену и попросил Витю расписаться на груди или на спине, а затем в микрофон всем зрителям пообещал не мыться всю жизнь».[221]

«Помню все, будто вчера это было. Парня того, кто просил на груди расписаться, и группу „Форпост“, солист которой лажанулся слегка. Концерт был после дождя, и сцена была мокрая. Гитарист, а-ля донские казаки, ножницы вздумал сделать в воздухе ногами. Убег менять гитару, потом целую песню на ходу ее настраивал. Я сидел напротив сцены в третьем ряду. Какая энергетика… Вот это был концерт. Струны лопались в гитарах. Запомнилось, как девчонку пытались отцепить от Цоя, когда группа после концерта садилась в рафик. Ну никак не могли это сделать. Но выход был найден – ее тоже затолкали в салон».[222]

«Я в восемьдесят девятом, кажется, сходил подряд на несколько разных концертов. Такой интересный зрительский чес получился. Порядок был такой: „Технология“, Агузарова, Борис Борисыч, „Комитет охраны тепла“, „ДДТ“, „Кино“. Концерт был на стадионе, я был с девушкой. Так вот, поднимаются они на сцену, Цой так в микрофон фирменным своим гнусавым баритоном: „Здравствуйте“. И тут же – тудум… тудум… тудум… бас и ударные, помните, да? Ну такое ихнее фирменное начало любой песни. Вот прямо взяли весь стадион за кадык и держат мягко так… Каспарян красавчик. Моя звезда мне все уши потом прожужжала: ах, Каспарян, ох, Каспарян… Пришлось стать похожим. Гурьянов в черной майке на барабанах давал жару, притопывая. Эта его манера стучать стоя была шикарна. Понимаю, что галимый развод толпы на зрелище, но как было красиво… Тихомиров на басу мало запомнился. Он был музыкантом правильным, поэтому больше играл, а не играл. Ну вы поняли. Ну и Цой. Вот поздоровался он, задрал к небу свой знаменитый подбородок, губу оттопырил и погнал. Вообще без остановок, трепотни с залом, хлопания над головой, махания руками. Вот как поставили его, как фикус в кадку, так и стоял весь концерт, только голова взнузданная туда-сюда… И по гитаре тонкими девчачьими пальцами – ты-дыщ, ты-ды-дыщ… Когда они в финале песню „Перемен!“ уже не пели даже, а, я бы сказал, бросали в толпу мягкие булыжники, мне уже было пофигу и на девочку мою (как и ей на меня, собственно), и на несданную сессию, и вообще на все… И публика, что интересно, не бесновалась: не прыгали, не размахивали руками, даже особо не подпевали. Как-то вот стояли все, качаясь во всех плоскостях. Такой единый комок людей на стадионе. Чувствуешь дрожь и запах любого, чья макушка видна. И вот допели они песню, этот вот такой уже родной всем Цой вдруг говорит без всяких обиняков: „Спасибо, до свидания“, – и они уходят куда-то вниз, и все! Никаких тебе „Я люблю тебя, Минск!“, никаких тры-ды-ды-ды на барабанах или запилов, упав на колени, на гитаре. Вот так все как-то просто, что аж мурашки».[223]

9–10 мая 1989 года. Витебск