Звезда Сириама

Значит, коллега Зо Мьин вышел из гест-хауза в одной обуви, а вернулся в другой. Странная манера переобуваться на улице, странная даже для такого франта, как Зо Мьин. Впрочем, подождите-ка: что же, он носил запасные ботинки под мышкой’ Нелепость, не в карманы же он их запихал. А зачем ему носить ботинки с собой? Зо Мьин взял их уже здесь, в номере, чтобы сбить нас с толку. А парусиновые туфли выбросил, поди их теперь найди.

Да, действительно, все могло быть именно так. Заразив профессуру спортивным азартом, Зо Мьин мог пролезть под рингом (он это делал несколько раз и возвращался, так что его отсутствие не могло показаться странным), выйти с другой стороны и отправиться в гест-хауз. Риска никакого: если бы Ла Тун и Тимофей оказались в это время в номере, Зо Мьин с. легкостью мог бы им объяснить, что ему надоел мордобой. А скорее всего он предварительно убедился, что Ла Тун и Тимофей увлечены подготовкой к ужину. Затем он, бесшумно ступая, вошел в номер, вывернул лампочку… нет, он вывернул лампочку лишь тогда, когда услышал на улице наши с Инкой голоса: свет нужен ему самому, а кроме того, трудно было бы оправдаться, если бы Ла Тун или Тимофей застали его в темноте. Что касается скомканного коврика и следа, то, возможно, это получилось непроизвольно, когда Зо Мьин заметался по номеру, ища выхода в кромешной тьме. А другие ботинки он схватил уже на бегу. Видимо, это было интуитивное решение: именно такими мгновенными зигзагами преступники и сильны.

«Преступники…» Слово было произнесено, пусть даже мысленно, и в этом нужно отдать себе отчет. А не хватит ли на одни сутки детективных версий? Не игра ли это утомленного воображения? Сомнительно, правда, что я мог бы выдумать парусиновые туфли, которых никогда не видел. И тем не менее печальный опыт предшествовавших догадок должен был чему-то меня научить.

Подождем, сказал я себе, не стоит даже тревожить Ла Туна. Хаген твердо заявил, что у него ничего не пропало. Значит, не исключена возможность, что Зо Мьин повторит свою попытку — или вещь, которую он искал, ему не слишком нужна. Во втором случае мы спокойно вернемся в Рангун, и пускай наше открытие останется при нас. Когда-нибудь в Союзе я расскажу обо всем этом Инке — и все. Но если у Хагена все-таки что-то исчезнет, мы, по крайней мере, будем знать, где это искать.

Я скосил глаза в сторону Зо Мьина. Ювелир лежал рядом с Володей в центре комнаты, подоткнув себе под бока темно-синее покрывало с широкой белой каймой. Володя накрылся простыней с головой, оставив себе сбоку лишь окошечко для дыхания. Он дышал под простыней глухо и тяжко, со всхлипами. А Зо Мьин был совершенно недвижен, даже грудь его, кажется, не вздымалась. Но теперь меня не покидало ощущение, что это от него исходят недоброжелательность и беспокойство, совершенно меня разбудившие. Недоброжелательность, адресованная лично мне, в этом я не мог ошибиться. Достаточно было вспомнить, как зло он посмотрел на меня вчера, когда я напомнил всем, что это Зо Мьин заказал для нас моторную лодку. Ловкий ход: отправить нас всех в открытое море, а самому под тем или иным предлогом остаться одному. Видимо, эту возможность он держит как основную, а вчерашний налет на гест-хауз был всего лишь неудачной импровизацией. Любопытно: ради чего ювелир не скупится на затраты? Монский бокс обошелся ему в полторы тысячи кьят, лодка — в две тысячи. между тем как месячная зарплата того же Тан Туна составляет триста пятьдесят кьят. Что же за сокровище возит с собою герр Боост (кроме истины, разумеется, но что такое истина для предприимчивого ювелира). А не лучше было бы предупредить самого Бооста? Нет, конечно же, нет: соль гипотезы сразу же выпадает в осадок обвинения, а для этого у меня нет достаточных оснований

Тут еще одно: сам герр Боост, похоже, не осознает себя владельцем предмета повышенного спроса, он ведет себя как человек, не имеющий чем дорожить. Правда, и такое бывает: разве мы всегда отдаем себе отчет, какими сокровищами обладаем?

— Саша, — сонным голосом пробормотала, не открывая глаз, Инка. — Выключи курицу, пожалуйста.

— Бог ты мой, какую курицу? — удивился я.

Инка вздохнула

— Ну, эту… Очень кричит.

Володина простыня зашевелилась, из-под нее послышался сдавленный смех.

— Ну вас к черту, — сказал Володя, высовывая всклокоченную голову. — Женатики проклятые, спать не дают.

Инка приподнялась, разжмурилась, посмотрела на Володю

— А, и ты тут, — проговорила она и снова уронила голову на подушку. — Пушочек.

— Здрасьте, — обиделся Володя. — Прямо с рассвета начинают обаять. С вами опухнешь.

Володя и в самом деле по утрам имел обыкновение выглядеть несколько заспанным и помятым.

— Чем ты недоволен? — спросил его я.

— Та, сожрали всего, — горько пожаловался Володя.

— Кто?

— Ну, эти… шистозоматозы. Всю ночь преобладал.

— В цинковом гробу отоспишься, — успокоил я Володю. — А тебя будто бы не ели?

— Я несъедобный.

— И чего тогда кряхтишь? — поинтересовался Володя. — Целый час уже тебя слушаю.

Странно, я уверен был, что работа моей мысли совершенно беззвучна.