Звезда Стриндберга

– Тебе было оказано большое доверие. Задание было не таким уж сложным, но значение его огромно. А ты умудрилась все запутать.

Она догадывалась, что он ждет извинений и оправданий, но знала и другое: лучше молчать.

– И какой смысл в кресте? Без звезды?

Тихо щелкнул электромотор, и коляска, скрипнув, начала медленно разворачиваться вокруг своей оси.

– Крест без звезды – античный, никому не нужный мусор. Не имеет никакой ценности.

Коляска прокатилась мимо покрытой полированной кожей столешницы и остановилась в каком-нибудь метре от нее. Фатер нажал кнопку на правом подлокотнике – еле слышно загудел гидравлический подъемник, и тело его приняло почти вертикальное положение.

Елена никогда не могла привыкнуть к этому удлиненному, лишенному волос черепу. Плоские скулы, болезненно маленький рот с чересчур тесно посаженными зубами. Чтобы не смотреть на свое мутное отражение в невидящем глазу, она смотрела ему прямо в другой глаз – черный, горящий.

Ей всегда казалось, что болезнь превратила Фатера в паука, настолько истончились его руки и ноги. И особенно сейчас… он, не садясь, в полустоячем положении, подкатил совсем близко и уставился на рюкзак у нее за спиной.

– Всего лишь мусор, – повторил он. – Чепуха. Он запустил свои длинные тонкие пальцы в рюкзак.

– Es wiegt ganz leicht, ja? – Фатер внимательно рассматривал крест. – Я тебе ведь рассказывал, что он почти невесом, не правда ли?

Паучьи пальцы скользили по кресту – Фатер, бормоча, читал выгравированные надписи:

– Призываю тебя, божественный судья, провозвестник…

– Даритель несметных богатств, – вставила она на память.

Глаз, пораженный катарактой, мертво блеснул. Другой, здоровый, пристально уставился на нее.

– Даритель, да… это еще остается доказать. Из Стокгольма пока никаких новостей.

– Тительман… – начала было Елена.

– Мы обязаны были заставить норвежца хранить крест как зеницу ока, вот что мы обязаны были сделать, – прервал ее Фатер. – Это стоило нам целых девяносто лет. Девяносто лет, а может быть, и намного больше, если предположить, что в шахте, кроме креста, ничего не было. Но сын, даже умирая, не выпустил крест из рук… было бы странно предположить, что звезду он, скажем, взял и выбросил в море.

– Халл сказал…

– Конечно, сказал! Он что-то сказал. Он сказал, что нашел кое-что еще… Мы должны попросить у шведской полиции разрешения допросить его еще раз… Почему мы должны выбирать какие-то обходные пути, вроде этого Титель-мана?

Елена опустила голову.

– Я слышал, шведы оставили тело в морге… Может быть, тебе поехать туда и допросить покойника? Если бы удалось возродить твои способности, может быть, тебе и удалось бы что-то у него выведать.

Елена молчала, плотно сжав губы. В тишине кабинета ей все еще мерещились ночные голоса… но они были настолько слабы, что она не различала ни слова.

– Мы жили здесь, как в спячке, Елена. – Он повернул рычаг, и кресло плавно вернуло его в сидячее положение. – Мы жили, как в спячке… наше преимущество во времени испарилось. Последние годы мы жили заемным временем… Ты должна понять…

В дверь кто-то резко постучал. Фатер прервался на полуслове. Ручка повернулась, и вошел веснушчатый секретарь.

– Ein Anruf aus Schweden, – сказал он. – Звонят из Швеции.

– В чем дело?

Секретарь как-то неловко повернулся и наконец набрался мужества:

– Там кое-что случилось.

22. Станция

Эва Странд лежала на спине с закрытыми глазами – надеялась опять заснуть. Но боль была слишком сильна. Не открывая глаз, попыталась поднять ногу – посмотреть, как выглядит рана. Нога не подчинялась.

Взялась за левое бедро обеими руками и мелкими движениями подтянула к себе. Теперь можно было ощупать голень. Пальцы наткнулись на какую-то ткань. Повязка наложена так туго, что наверняка мешает нормальному кровообращению. Она осторожно провела рукой вдоль раны – похоже, кто-то стянул ее края скотчем.

Память медленно восстанавливала события минувшей ночи. Тительман, отброшенный на гранитную террасу, и прямо перед ней – спина редковолосого сэповца… в шею воткнут качающийся при каждом движении розовый шприц.

Кто была эта странная женщина, которая принимала решение в ту секунду, она точно не знала. За всю свою жизнь она не совершила ни одного противоправного поступка. Но память подсказывала нечто совершенно иное: этой женщиной была она сама. Незнакомая ей женщина по имени Эва Странд точно рассчитанным движением нажала поршень шприца.

А когда редковолосый обмяк и повалился на траву, подкосились ноги и у нее. Последнее, что она успела подумать, – вряд ли кто мог ожидать такое от законопослушного шведского юриста.

Потом боль заслонила все, у нее помутилось в голове. Тряску на Юргордене она почти не помнила.

Эва повернула голову направо и открыла глаза.

Что-то пестрое… она поморгала, чтобы сфокусировать зрение. Вышивка золотом по шелку, стебли и цветы, в индийском стиле, до серого бетонного потолка… похоже на штофные обои.

Она с трудом подвинулась поближе. Нет, это не обои, ткань не приклеена, а свободно драпирует стену.