Звезда цесаревны. Борьба у престола

Разумеется, первой мыслью Стишинских было искать убежища на своём хуторе, до которого от Любишек было вёрст двадцать пять, но ехать туда наобум было опасно, и накануне той ночи, с которой начинается этот рассказ, они послали туда на разведку знакомого фактора Яцека, обещавшего непременно вернуться назад не позже ночи, и в ожидании которого они не решались пуститься в путь. Но он не являлся, а вместо него показались на улице тонкие и юркие фигуры монахов из соседнего католического монастыря, и появление этих чёрных зловещих «птиц» наполнило ужасом сердце Стишинского.

«Значит, и вправду солдаты сюда должны нагрянуть, если уж в монастыре всполошились, туда вести всегда доходят раньше и вернее, чем в другие места», — подумал он, следя глазами за монахами, которых уж, без сомнения, поджидали там, куда они пробирались, потому что то тут, то там перед которым-нибудь из них растворялась дверь, за которой он бесследно исчезал, в то время как из другого хода выносилось на остановившиеся перед садовыми калитками повозки и кибитки имущество, приготовленное к отправке в надёжное место, с женщинами и детьми.

— Спасают пожитки, должно быть, наши одолевают, — проговорила за спиной господ старушка Марыська, вынянчившая барыню и теперь нянчившая их новорождённую дочку, Лизаветочку, сладко спавшую на кроватке в соседней комнате, в то время как весь дом дрожал от страшного ожидания беды.

— Не видать Яцека? — спросила барыня.

— Не видать. Да он явится, не беспокойся, успеем, Бог даст, до обители доехать, — отвечала старуха, испытавшая на своём веку так много ужасов, что ей, кажется, ничего не могло быть страшно. — Лошади в фуру запряжены; как узнаем, какой дорогой ехать, так и пустимся в путь. Сейчас с батюшкой простилась, он вам благословение своё посылает, хотел было зайти, да попадья не пустила. Трусит она, попадья-то, — прибавила она с усмешкой, — как наседка сидит на повозке, детьми обсевшись. В обитель к матери Марии устремляются.

— Ах, кабы и мы уж были там! — вздохнула Стишинская.

— А ты больше на Бога надейся, — возразила Марыська, стараясь выглянуть через её голову на улицу. — Наши, наши одолевают, — продолжала она с восхищением, — ишь, сколько чёрных тараканов из монастыря наползло!.. Антоську Дзылянского пана выводят! Право, её! Укутали с головой, да башмаки забыли переменить, ни у кого в местечке нет жёлтых башмаков на серебряных каблучках, кроме неё, — продолжала она вслух рассуждать о происходившем на улице. — Верно, пан презус распорядился за нею колымагу прислать... Так и есть! Ну, что я говорила! — вскричала она, указывая на большую жёлтую колымагу, шестернёй, которая проезжала мимо окон Стишинских к дому Дзылянских. — Прямо, значит, паненку к монахам отвезут от русских солдат, из огня да в полымя, хи, хи, хи!..

— А хорошо было бы в этой колымаге и нашу барыню с барышней отправить, — заметил Стишинский.

— Что ты брешешь, греховодник? Креста, что ли, на тебе нет, чтоб супругу с дитятей папистам на съедение бросать? — накинулась она на молодого барина с развязностью старой служанки, давно занявшей место из почётнейших в семье. — Да уж не в пример лучше здесь остаться, на волю Божию полагаючись, чем поганить себя с иноверцами...

Наконец с заднего двора прибежал хлопец с известием, что пришёл Яцек и просит барина выйти к нему в сени.

— Зачем не хочет он при мне говорить? — вскричала Зося, хватая мужа за рукав камзола, чтобы удержать его при себе.

— Сейчас узнаем... пусти меня, моя дорогая, времени терять нельзя, — проговорил с волнением Стишинский, вырываясь из цепких хорошеньких ручек своей супруги и выбегая в сени, где его ждал молодой еврей с бледным лицом и беспокойно бегающими глазами.

— Что ж ты узнал? — спросил у него господин.

— Ой, как плохо! Как плохо! — замахал в отчаянии руками Яцек. — До хутора, панове, я добрых десять вёрст не дошёл, все дороги запружены солдатами, пешими и конными... всякого, кто попадётся навстречу, без допроса вешают... Я залез на дерево и смотрел оттуда... идут прямо к хутору пана, и, уж наверно, там теперь всё выжжено, и весь народ перебит... мне на каждом шагу встречались беглецы... Сколько коней бродит по полям и по лесам без хозяев, мой пане! Кабы было их куда отвести, целый табун можно бы из них составить, богатым человеком сделаться, — прибавил он со вздохом.

— Куда же нам деться? — задал в недоумении вопрос Стишинский, совершенно растерявшись от услышанных вестей. — Попросить разве убежища у матери Марии, в монастыре?

— У матери Марии! О, как видно, мой пане понятия не имеет о том, что происходит по всей стране! Мать Мария ещё вчера бежала со всеми сёстрами из монастыря, и не успела она скрыться, как пришли туда солдаты и поселились в нём. Приготовили помещение для генерала, которого ждут с минуты на минуту с целым полком, и как только они придут, тотчас же кинутся на Любишки... с ружьями, с саблями, с пушками... Ой, вай! Что с нами со всеми здесь будет! Можно умереть от одного ожидания! — произнёс он, ёжась и жмурясь от ужаса.