Звезда упала

Морозным ранним утром по лесной заснеженной дороге мчался немецкий мотоцикл с коляской. Его слегка заносило на поворотах, подбрасывало на ухабах. Сидевший за рулём человек в форме унтер-офицера вермахта после каждой такой встряски виновато поглядывал на свою пассажирку – молодую закутанную в платок женщину, бережно прижимавшую к себе большой плотный свёрток.

Наконец мотоцикл остановился.

Водитель снял залепленные снегом очки, с трудом разомкнул заледеневшие от ветра губы.

– Дальше нельзя. Тут примерно с полкилометра осталось… Ихний пост вон за тем поворотом.

Он подбородком показал вперёд, потом озабоченно спросил, кивая на свёрток:

– Ну, чего он там, живой?

– Вроде ничего, спит, – ответила Надя, поковырявшись в свёртке.

Ребёнок был в испарине, с трудом дышал через открытый запёкшийся рот. Следовало поспешить, каждая минута была дорога.

Она выкарабкалась из коляски, поудобнее обхватила Алёшу.

– Спасибо тебе за всё, Рома…

Роман прислушался. Ему показалось, что где-то вдалеке раздался шум мотора. Находиться здесь дольше становилось небезопасно.

– Ну, ни пуха тебе! Бывай! – грубовато сказал он.

Спрятал за этой нарочитой резкостью дурацкое, совсем не мужское желание разреветься.

– Кончится война, разыщу тебя! Прощевай… сестричка!

Слово «сестричка» вырвалось у него неожиданно, прозвучало щемяще, тронуло её.

Надя печально улыбнулась. Она теперь и вправду его сестра, по крайней мере для немцев. Да нет, не только для немцев, но и в самом деле – сестра.

На секунду хотела было сказать, что будет ему рада, надеется, что он её разыщет, что понимает, чего ему стоило отправить её в лапы к немцам. Но тут же вспомнила про Алёшу и ничего говорить не стала.

Главное – ребёнок, всё остальное не играет роли!

Прощание вышло совсем кратким, каким-то незавершённым, оба это почувствовали. В течение всей ночи, пока шли через лес, тоже почти не разговаривали, может, перебросились одним-двумя словами. А сейчас и подавно было не до того.

– К чёрту, Рома! – единственно, что сказала Надя. – Тебе счастливо отвоевать. Прощай!

Она повернулась и зашагала по дороге, быстро исчезая в снежной метели.

Роман мгновение смотрел ей вслед, затем нацепил очки, развернул мотоцикл и помчался в обратном направлении.

За поворотом и вправду показался немецкий пост – шлагбаум и одноэтажное деревянное строение. Она с опаской подошла поближе. Тут же выбежал часовой с автоматом наперевес.

– Кто такая? Стоять! – выкрикнул он по-немецки.

Надя поняла, остановилась.

– У меня здесь ребёнок! – по-русски закричала она в ответ. – Больной!

Часовой повернулся, что-то сказал через плечо в открытую дверь. Выскочили ещё двое немцев. Пряча лица от снежного ветра, все они подошли к ней.

Надя, спиной отгородившись от метели, осторожно приоткрыла одеяльце, показала им спящего ребёнка.

Вид у Алёши был явно нездоровый, личико красное, опухшее, он тяжело, с присвистом дышал.

– Ребёнок, кажется, болен, – брезгливо скривился первый, вышедший навстречу к Наде немец. – Держитесь на всякий случай подальше, ребята, может, он заразный.

– Она похожа на еврейку, – отозвался второй, подозрительно разглядывая Надю. – Смотри, какие глазищи. Надо сообщить гауптману.

– Эй ты! Ты еврейка? – спросил первый, ёжась от холода.

Слово «еврейка» – «Juden» – Надя знала хорошо, слышала его многократно.

Она отрицательно замотала головой.

– Я русская, руссиш!

– Зайди в помещение! – распорядился третий, высоченного роста немец, которому надоело торчать на ледяном ветру.

И поскольку Надя, не поняв его, никак не отреагировала на этот приказ, он решительно подтолкнул её автоматом в сторону караулки.

– Куда ты её? – запротестовал было его напарник. – А если и вправду ребёнок заразный?

– Ничего, в углу постоит, – возразил высокий. – Просто не подходи к ней близко. Что мы, должны околеть здесь от холода из-за этого ребёнка, что ли!