Звезда упала

Вдруг сгустившуюся над ними тишину прорезал громкий монотонный звук. Били настенные часы в читальном зале.

— Боже мой, уже семь! — в ужасе спохватилась Надя. — Я же за Алёшкой опоздала!.. Скорее, Миша!

Она вскочила, начала быстро одеваться, приводить себя в порядок. Михаилу ничего не оставалось, как последовать её примеру.

Надя зыркнула в его сторону, замерла на секунду, потом повернулась к нему лицом и спешной скороговоркой высказала прямо противоположное тому, о чём только что с таким удовольствием думала:

— Мишенька, милый, послушай меня. Ты должен правильно понять… У меня столько лет никого не было… И ты для меня как родной… Но больше этого не должно повториться… Я тебя прошу, Миша, ты больше не приходи… Не приезжай… И Вере ничего не говори… Вообще не говори, что меня встретил… Обещаешь?

Михаил смотрел на неё удивлёнными глазами, молчал.

— Обещай мне, — повторила она. — Пожалуйста.

Он пожал плечами.

— Хорошо.

Неожиданно шагнул к ней, крепко прижал к себе, поцеловал в мягкие губы, потом резко отвернулся, подхватил портфель и захромал к двери, так больше и не произнеся ни слова.

Надя слушала, как затихают его удаляющиеся прихрамывающие шаги, потом перевела мокрые от слёз глаза на разбросанные по полу книжки и застывший в самом углу игрушечный зелёный грузовичок.

Опять будут мёрзнуть ноги.

Так уж ей суждено.

Но по крайней мере Алёша останется с ней.

Хотя бы так.

Глава 57 ПЕСНЯ

В это же самое время в посёлке Дарьино Вера сидела у окна, курила, ждала непонятно чего. Миша ведь ясно написал — дня через три, так что выглядывать его сейчас было занятием совершенно бессмысленным.

Она неожиданно встала, направилась в чулан и, порывшись в большущем, стоявшем в самом углу сундуке, не без труда извлекла оттуда чёрный ящик, оказавшийся внушительных размеров футляром. Внесла в комнату, аккуратно вытерла пыль, положила на стол, открыла.

Внутри, завёрнутый в шёлковый фиолетовый отрез, покоился её секрет — трёхрядный аккордеон. Инструмент был знатный, серо-зелёный, перламутровый, немецкого производства.

Этот аккордеон как-то привёз Генрих Штольц. Листая однажды её старый семейный альбом, наткнулся на Верину детскую фотографию с баяном и, придя в полнейший восторг, вскоре привез ей инструмент.

На баяне Веру учил играть отец, Никита Егорыч, когда ещё рука не отсохла. Она с его подачи много песен запомнила, старательно выводила тонким голоском. Баян ей нравился, с удовольствием наяривала на нём все годы, пока росла.

А потом, как отец начал хворать, он баян первым делом и пропил, Вера очень тогда плакала.

На аккордеоне же она никогда не играла, даже и в глаза-то его не видела, он считался инструментом буржуазным, нехорошим то бишь. Когда Генрих аккордеон подарил, Вера к нему долго не прикасалась, но в конце концов не выдержала, соблазнилась, больно ей захотелось вспомнить былое. Она быстренько переучила клавиатуру и потом часто пела в одиночестве, это ей помогало в тяжёлые моменты.

Генриху же, сколько бы он ни просил, соглашалась играть очень редко, за всё время, может, раза три-четыре всего.

После Победы следовало, конечно, от немецкого аккордеона как можно скорее избавиться, хранить дома такую вещь стало крайне опасно. Дело в том, что инструмент не просто был вражеским, но ещё и с крамольным ярлыком — «Русская освободительная армия». Немцы его выпустили в честь армии власовцев. Если б кто узнал, никакой Тимофеевский Вере бы уже не помог, тогда бы она точно не отвертелась, загремела как следует…

Вера пару раз уже и топор над ним заносила, но так и не решилась уничтожить опасный инструмент, духу не хватило. Уж больно был красив, и звук замечательный, всё ж таки известная фирма делала — Hohner Verdi.

Потом хотела в огороде его схоронить, да пока раздумывала, заморозки ударили, куда уж было копать мёрзлую-то землю. Так что в конце концов запрятала она вражеский аккордеон в самый дальний угол необъятного сундука, закидала тряпками и на том успокоилась. Сейчас вот впервые достала, года два не притрагивалась…

Вера уселась поудобнее, жадно, глубоко затянулась в последний разок, потом потушила окурок и, прижав к груди аккордеон, с наслаждением растянула мехи. Инструмент радостно отозвался певучим, насыщенным звуком.

Вера несколько раз пробежалась по клавишам, разминая пальцы, и негромко завела самое первое, что пришло ей в голову, — «Виновата ли я». Песня была старая, народная, одна из её любимейших:

Виновата ли я,
Виновата ли я?
И сама я себя не пойму,
Виновата ли я,
Что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему?

Надя извинилась перед Лидочкой, что-то смущённо пробормотала ей про завал на работе, выслушала строгие наставления соблюдать порядок, не нарушать дисциплину. Смешно было стоять перед молоденькой девчонкой в позе провинившийся ученицы, но ничего не поделаешь.