Звезда в хвосте Льва

– Я молодец, да? – Настины глаза сияли от восторга. – Ты только погляди! – она стала совать ему под нос глянцевый журнал. – Ну? Что скажешь?

– Хорошая фотография, – промямлил он.

– Хорошая?! Да ты погляди на тираж! Я справляюсь не хуже, чем эта твоя зазнайка Райская! А может быть даже и лучше! Сегодня к нам приезжает съемочная группа. Будь готов, милый.

– Какая группа?! – пришел он в ужас. – Зачем?!

– Затем, что мы с тобой стали парой года! Вот чего я добилась!

– Настя, остановись! Что ты, как остервенелая, кидаешься на журналистов!

– Потому что так и надо, – уверенно сказала она. – Прошло ее время, пришло мое. Вот видишь, как многому я научилась за этот год! Спасибо Раисе Гавриловне, – насмешливо протянула Настя. – Ну? Что ты стоишь столбом? Иди, переодевайся!

«И снова они терзали его своими вопросами…» – в ужасе думал Ромашов, добравшись до гардеробной и роясь в вещах. Повсюду были Настины тряпки, яркие, со множеством блесток и стразов, которые, отклеиваясь, прилипали к одежде Ромашова, а когда он рылся в шкафу, то и к рукам. Каким-то образом они оказывались на его лице, на волосах, на кончике носа, даже на ресницах, и у Ромашова создавалось ощущение, что он неизменный участник карнавального шествия. Оно, это шествие, продолжалось изо дня в день, и этот вечный праздник Ромашова уже начал утомлять.

Рара куда-то уехала, так что спросить, что надеть, было не у кого. Ромашов с досадой отбросил рубашку цвета хаки и побежал вниз, чтобы посоветоваться с Настей. Раз уж она это затеяла, пусть и выбирает ему наряд!

– Они скоро отсюда съедут! – услышал он звонкий Настин голос, доносящий из кухни, и споткнулся на лестнице. С трудом удержавшись на ногах, он замер и попятился.

– Наконец-то! – раздался торжествующий голос Василисы Петровны.

– Надо это отпраздновать! Нет-нет, не сейчас! Я жду съемочную группу. Приготовь к вечеру чего-нибудь вкусненького, мы с тобой коньячку вмажем.

Ромашов с удивлением услышал, что они на ты: Настя и Василиса Петровна.

– Куда ж они поедут? – хихикнула домработница Ромашова. – К себе в Кузьминки?

– У этих гадов и хата есть! Вот почему так: одним все, а другим ничего?

– Хватит, попили нашей крови!

– Как ты только все это вытерпела?

– Ради Андрюшеньки. Он мне, как сын. А эта… Ведьма. Захомутала его, да еще и муженька сюда пристроила.

– Пахать на них надо!

– Во-во!

– Еще мне замечания постоянно делают! Не так хожу, не так сижу! Не то говорю! Не там, видишь ли, ударения ставлю! И матом ругаюсь! Да пошли они в ж…!

– Ишь, в гамаках валяются целыми днями, книжки читают! Интеллигенция… – прошипела Василиса Петровна. – А мы, значит, хамское сословие. Как бы еще у них квартирку оттяпать.

– Это невозможно, – озабоченно сказала Настя. – Разве что развести их, а потом Раевича женить… Нет, это долго… Да пусть их. Полы-то за них никто теперь мыть не будет.

– Пусть-ка барыня тряпку в руки возьмет!

Ромашову надоело это слушать. Он попятился наверх, и со второго этажа громко крикнул:

– Настя! Иди сюда! Помоги мне выбрать рубашку!

Съемочная группа уехала еще до того, как вернулась Рара. У нее были какие-то свои дела в городе. Ромашов с трудом дождался ее приезда. Ему не терпелось поделиться услышанным. Он тайком прокрался в ее комнату, туда же вскоре пришел Фима. Словно трое заговорщиков, они уселись под лампой, не включая большого света.

– Подумать только, они подружились! – высказался Ромашов. – Да между ними сорок пять лет разницы в возрасте!

– Что ты хочешь: классовая солидарность, – тонко улыбнулась Рара. – Пролетарии всех областей и возрастов, объединяйтесь против москвичей-кровопийц. Конечно, они нашли общий язык!

– А что, собственно, происходит? – недоумевающее спросил Фима. – Если нам надо переехать, так мы…

– Прекрати! – поморщилась Рара. – Дело не в удобствах или неудобствах. Эту стервочку давно пора осадить. Лёвушка, как всегда, не может, – насмешливо сказала она.

– Она на меня давит, – пожаловался Ромашов. – Морально и физически.

– Это как? Садится на тебя верхом и требует секса? И у нее получается?

– Она на меня орет. А ты знаешь, что я этого терпеть не могу.

– Она орет, и ты тут же ломаешься. Но что-то же надо с ней делать? Девчонка совсем осатанела. Вошла в раж. Андрей, тебе придется выбирать.

– Но я не хочу! То есть, не могу.

– Но так больше не может продолжаться! Мы постоянно ругаемся! Десять лет в этом доме было спокойно. Почти десять лет, – поправилась Рара. – Потому что, когда Настя здесь появилась, она была тише воды, ниже травы. Это мы ей во всем потакали. Человека неинтеллигентного нельзя подтянуть до своего уровня, позволив ему все. Это его развращает. Она хорошего не понимает. Я просто уверена, что в детстве мать ее лупила ремнем. – Ромашов невольно вздрогнул. – А теперь на девчонку сыплются одни только пряники. Она считает, что это компенсация за голодное детство, и старается изо всех сил.

– Но я не могу ее выгнать! – отчаянно сказал Ромашов. – Ты же знаешь: мы в ответе за тех, кого приручили.

– Вот-вот, – оживился Фима. – Я спросил об этом у Бодлера, и он мне сказал: «Повсюду ищет ран тревожная рука».