Звезда в хвосте Льва

– Конечно! Что касается него, я знала все. Иначе и быть не могло. Ведь он сделан мною, от начала и до конца. Он и шага бы не ступил без моего совета.

– Как же у вас, такой утонченной, воспитанной женщины, получилось такое чудовище? – не удержался Журавушкин.

– А кто вам сказал, что я не чудовище? – усмехнулась она. – У Ехидны родилась Лернейская гидра.

– Ваш муж сказал, что это вы убили Настю.

– Неужели?

– Это правда или нет?

– Если я скажу, что не правда, мне поверят? Скажите честно: вы верите в успех предприятия? В то, что меня оправдают?

– Смотря, как пойдут дела. Все зависит от обстоятельств.

– То есть, от свидетельских показаний? Мои слова значения не имеют, равно как и ваши? Ведь так? Ведь это совершенно естественно, что обвиняемая в убийстве отрицает свою вину, а ее адвокат ее защищает и пытается убедить всех в правдивости ее слов, даже если слова эти – заведомая ложь. От нас все именно того и ждут. Лжи во имя спасения. Поэтому, Аркадий Валентинович, мы с вами не в счет. Наше поведение естественно и вполне предсказуемо. Примут к сведению показания других людей. А что это за люди? В чем их интерес? Кто знает… – пожала она плечами.

– Но если вы правы, значит, вас оправдают!

– Был такой правитель, Ярослав Мудрый, – она взяла еще одну сигарету и щелкнула зажигалкой. – В одиннадцатом веке. При нем был принят первый свод законов, первая правда. Она так и называлась: «Правда Ярослава». Так вот, обвиняемых, чтобы узнать, правду они говорят, или нет, подвергали испытаниям водой или огнем. Предлагали взяться за раскаленный прут, и если через три дня ожог не проходил, значит, вина очевидна. У меня очень тонкая кожа, и ни грамма жира. – Она вытянула вперед левую руку, действительно, тонкую и очень хрупкую. – Как вы думаете, что будет, если я возьмусь за раскаленный прут? Пройдет этот ожог через три дня?

– Конечно, нет! Хоть арникой мажь, хоть чем! Вид все равно будет ужасный!

– Следовательно, я виновна с момента своего рождения. Такая уж я родилась. Преимущество имеют люди с толстой кожей. Мне осталось только оступиться, чтобы получить по заслугам, – усмехнулась она. – Что и случилось.

– Но ведь вы могли бы выбрать испытание водой.

– Я не умею плавать. Представляете, как я буду дрожать, заходя в воду? – рассмеялась она. – О, нет! Это еще хуже!

– Но ведь это варварство! – рассердился Журавушкин. – Средневековье!

– А между тем Русь в это время была самым влиятельным государством на карте тогдашней Европы. Ярослав выдал всех своих дочерей за монархов, а сыновей женил на иноземных царевнах. Одному даже досталась багрянородная, византийская принцесса. Страна процветала, народ был счастлив и славил своего монарха. Такого могущества в другой раз наша страна достигла лишь спустя века. Следовательно, работало? Законы прекрасно работали. Несмотря на их варварскую примитивность. Главное, это в них верить. Ожог на руке – вещь вполне материальная, в отличие от слов, которые потом стали принимать к сведению. Одни лишь слова. И сразу наступил бардак.

– Вы ерунду говорите, – сердито сказал Журавушкин. – Полную и, извините меня, абсолютную чушь! Я вообще не хочу это слушать!

– Как хотите, – пожала плечами Рара. – Даже если я не виновна, моим словам никто не поверит. В отличие от ожога на руке. Вот, к примеру, мой муж. Я всегда думала, что он меня любит.

– Он и любит! Но по-своему.

– Я вам скажу это только один раз и больше не повторю никогда, ни при каких обстоятельствах. Тем более при свидетелях. На суде. В тот вечер, когда убили Настю, мы с Василисой Петровной задержались на кухне. Помните сломанный кран? – Журавушкин кивнул. – Так вот: в приоткрытую кухонную дверь я видела, как Фима на цыпочках крадется к выходу, в одних носках, прижимая к груди ботинки.

– Что?!

– Все. Больше ни слова.

– Но ведь это же все меняет!

– Не думаю, что Василиса Петровна его заметила. Это знаю только я. А я никому не скажу.

– Но почему?!

– Я же не видела, как он стрелял.

– Но он там был, в саду! Раньше вас всех!

– И что?

– Он крался к входной двери, надеясь остаться незамеченным!

– Давайте прекратим это обсуждать, – сердито сказала она.

– Нет, Раиса Гавриловна, так нельзя! – он взволнованно встал. – Мне надоели эти качели! То я выхожу отсюда, окрыленный, будучи полностью уверен в вашей невиновности, то вы меня швыряете с небес на землю, фактически признаваясь в убийстве! Говорите какими-то загадками! И что мне прикажите делать?

– Передать дело в суд, – тихо сказала Рара.

– Что?

– Вы не найдете доказательств моей невиновности. Равно как и вины. Положитесь на судьбу. Мы возьмемся за раскаленный прут.

– Значит, вы не хотите помочь мне и себе?

– Может, и хочу, но не могу. Оправдают меня – будут искать другого убийцу. А этого я точно не хочу.

– Хорошо. Я уважаю ваше решение. Мы завтра же обсудим это с Андреем Георгиевичем и вашим супругом.

Ромашов поначалу воспринял новость в штыки.

– Как так: она хочет суда?!

– Иной возможности оправдать ее, увы, нет.

– Если бы это вообще было возможно, – тяжело вздохнул Фима Раевич.