– Я даже не могу себе представить, с какой стороны к вам можно было бы подступиться, если бы мне вдруг пришла в голову такая фантазия… Я вижу только вашу спину, склоненную над работой, и ваши руки, которые подают на стол. Вы для меня бревно с двумя ловкими руками. Это ли не сме-хо-твор-но? Я разговариваю с бревном! С бревном, имеющим право голоса к тому же. Причем ваш голос на выборах стоит моего, это ли не не-су-ра-зи-ца? В этом мире не осталось приличий, обычаев. Не осталось иерархии. Французы превыше всего желают равенства. «Все люди рождаются равными. Но на следующий день они уже не равны». Это не я придумал, это некто Жюль Ренар. Но я вполне мог бы это сказать, если бы родился раньше, чем он. Вот еще один из тех, кто меня обставил. Посмотрите на меня. Я, Жюль де Буррашар, был создан для того, чтобы стать творцом. Я сочинял прежде небольшие пьесы, но их так нигде и не опубликовали. Нет, было один раз… В маленьком местном журнальчике, и я получил поощрение! Но я так и не стал продолжать, мне не захотелось больше унижаться перед жюри, которое легко подкупить пачкой купюр или намеком на аванс от круглозадой девчушки. Потому что я знаю, как проходят эти церемонии! К дьяволу талант, и да здравствует сговор! Я самоустранился. Удалился с достоинством. Стал культивировать искусство ничегонеделания, культивировать поражение. Упустить все на свете – искусство не хуже других. Я отдался ему целиком и наслаждаюсь моим поражением. Не правда ли, это вели-ко-леп-но?
– Ох, месье, не говорите так, вы себе хуже делаете!
– Все рушится вокруг меня, мой замок превращается в руины, я продаю леса, земли, фермы, но, видите ли, дорогая Сюзон, мне нравится это поражение, мне хочется, чтобы оно было окончательным, славным, сияющим, как солнце Наполеона под Аустерлицем. Мне нравится идея с холодным сердцем культивировать это поражение. Не делая из него трагедию. Мне внушают ужас все эти люди, которые выставляют напоказ свою боль, чтобы придать себе побольше важности. Да, жизнь не удалась, и что же? Я живу с восхитительной неуверенностью в том, что, может быть, если бы я захотел, я бы смог.
Разговоры всегда были одни и те же. И ни в коем случае нельзя было прерывать хозяина на полуслове.
– И вот что со мной произошло! Я торчу в этом замке, и вы, бревно, – моя единственная надежда. Теоретически мне должно быть стыдно, а практически я в этом состоянии чувствую себя как рыба в воде. Теоретически я понимаю ваше убогое трехгрошовое существование, наполненное потом, болью, самоуничижением, а практически я на вашем месте не смог бы пробыть и минуты…
Сюзон стояла, слушала, но не была уверена, что все понимает. А я подслушивал под дверью, готовый вмешаться, если он допустит какие-либо недостойные движения в ее сторону. Я чувствовал себя в ответе за нее. Ее нанимали работать по кухне, а в итоге она стала прислугой на все случаи жизни и к тому же вынуждена была выслушивать откровения ни на что не способного старика. И я поймался на ту же удочку.
А Жюль де Буррашар тем временем продолжал:
– Вы хотите, чтобы я привел вам пример моей риторики, дорогая Сюзон? Возьмем мою супругу. Красивое растение родом с севера, которое парит над землей и не принадлежит никому и ничему. Я любил эту пустоту, этот вакуум, это рас-се-и-ва-ни-е… Рассе-Ева-ние, презабавно, да? Я был так очарован, что дал ей свое имя, свой герб, своих предков. Она была тонкой, высокой, светлой и, казалось, постоянно находится в полудреме. Я называл ее «моя Спящая красавица». Что интересовало ее в жизни? Я представления не имею. Порой я даже задаюсь вопросом: а может, она просто дурочка?
При этих словах Сюзон опускала глаза. Она с нежностью относилась к Еве де Буррашар. Никогда не забывала накинуть ей шаль на плечи, когда та вставала с постели, сама намазывала маслом бутерброды, причесывала волосы, капала капельку духов на тыльную сторону запястий. Она была такой худенькой, что Сюзон казалось, что можно ладонями целиком обхватить ее талию.
– Ну так вот… Само собой разумеется, мы по-разному смотрим на мир. Это проблема большинства людей, мы рассматриваем других со своей точки зрения, а не с их собственной. Роковая ошибка! Но какие усилия приходится прикладывать, чтобы встать на место другого!
– Месье, если вы хотите, чтобы обед был подан вовремя…
– Если вернуться к теме моей жены… Что я люблю в ней? Шлейф духов, летящий силуэт, легкость и ненавязчивость… Мне нравится лак, которым она красит ногти. У нее есть и благородная стать. Не следует копать слишком глубоко, откуда это, но она умеет создавать такое впечатление. Выглядит на все сто, как говорят в народе. Но только не надо меня спрашивать, что у нее в голове. Теоретически я ее понимаю, а практически совсем не понимаю. Она уезжает, возвращается, иногда проходит месяц или даже год, прежде чем она снова оказывается дома. Чем она занимается во время этих отлучек? Тайна, покрытая мраком. Она подарила мне сына, это лучшее, что мы с ней сделали вместе. Про него я хотя бы уверен, что он от меня.