Звезда в оранжевом комбинезоне

– Ну заходите, конечно, месье Валенти. – Стелла, к вам пришли! – Принести вам вазу для цветов, месье Валенти?

– Нет, не трудитесь, так сойдет.

– Как пожелаете, – удивленно ответила медсестра. – Букет уж больно красивый! Его так просто в стакан не поставишь!

Стелла скривилась. Присела в своей специальной кровати для рожениц. Придвинула к себе колыбель с сыном, крепко вцепилась в нее рукой, сгруппировалась, готовая выпрыгнуть из постели, если Рэй подойдет слишком близко.

– Какой у тебя славный пацанчик! – сказал Рэй, делая шаг вперед.

– Стой на месте, или я тебя разорву.

Рэй показал цветы, которые держал в руке.

– Ошибаешься, Стелла. Я пришел помириться.

– Я не хочу с тобой мириться. Убирайся отсюда.

И поскольку Рэй уже собирался склониться над колыбелью новорожденного, она заорала что есть сил, как сумасшедшая: «Уходи отсюда! Уходи! Уходи, или мы начнем драться, прошло время, когда ты мог меня терроризировать. Тебе, думаю, не хочется поднимать скандал на всю больницу?»

Рэй остановился, не выпуская из рук букета.

Он обошел вокруг кровати, стараясь держаться подальше от колыбели, подошел к Стелле, насмешливо улыбаясь, заглянул ей в лицо и бросил:

– Ну что ж, война так война! Ты и представить не можешь, что это будет за война. И с твоим парнем я разберусь. Тем или иным способом, но точно разберусь. И он еще приползет мне пятки лизать!

Рука Стеллы на детской колыбельке не шелохнулась. Губы ее не дрогнули. Она посмотрела ему прямо в глаза, и он молча отступил. Букет он так и держал в руке. Выходя, он бросил его на комод.

«Еще один гвоздь!» – не могла не подумать Стелла.

Когда медсестра вернулась с вазой, она обнаружила в мусорном ведре букет, облепленный использованными прокладками, клочками ваты и бумажными салфетками.

Она вышла, пожав плечами. «Надо же, такой красивый букет. Вот маразм! Эта девица такая же чокнутая, как и ее мать».

На следующий день Стелла ушла из роддома.

Она поискала в шкафу платье, которое ей хотелось бы надеть. Достала одно, потом другое. У Стеллы было всего два платья, но она обожала представлять, что у нее громадный выбор.

Она провела пальцем по мягкой, нежной ткани первого платья, потом по блестящей и чуть колючей ткани другого.

Она не слишком-то много знала о прошлом Адриана. Ту малость, которая была ей известна, удалось вытянуть в один вечер, когда они оба немного перепили. Он из России, это точно. Из города Арамиля, это на Урале. Когда он рассказывал о тех местах, то словно отдалялся от нее. Словно растворялся в странном индустриальном пейзаже с торчащими трубами, линиями электропередач, грубо сколоченными бараками и проспектами с полуразвалившимся социальным жильем. Лицо его делалось строгим, чужим, он замыкался в себе, серые глаза тускнели, становились как грязный снег. Она даже испугалась его немного тогда.

Тринадцать тысяч жителей живут, приклеившись к вокзалу. Они вечно ждут поезда. Поезда, который увезет их оттуда. Они не знают куда. Они не знают как. Но уж точно подальше, чем до Екатеринбурга: это столица области, расположенная в тридцати километрах отсюда. В маленьком городе Арамиле шестьдесят процентов жителей – пенсионеры, а половина молодых – безработные. Во времена Советского Союза два агропромышленных завода, городообразующие предприятия, обеспечивали работой всех жителей города. Зарплаты были вполне приличные, руководители предоставляли жителям бесплатное жилье, бесплатные путевки, чтобы они могли отдохнуть в Молдавии или Грузии на берегу Черного моря. Женщинам предоставляли льготы при рождении детей, поощряя рождаемость, строили школы и сады, большие жилые зоны, университеты в Екатеринбурге – тогда это был еще Свердловск, правительство обо всем заботилось. А потом Союз развалился. Заводы закрыли, население ожидала горькая судьба – ждать смерти под открытым небом, под порывами холодного ветра, под снегом и дождем. С детства люди были приговорены к праздности, к злоупотреблению алкоголем. В Арамиле больше делать было нечего. Только смотреть на вечно серое небо, на заснеженные улицы, почерневшие заборы, разрушающиеся здания, на людей, которые умирают заживо, тоскуя о старом времени, о величии коммунистической партии. Единственная надежда – проникнуть в товарный вагон и уехать по железной дороге куда подальше. В Америку, в Германию, в Италию, во Францию. Без денег и дипломов, нужна только сила рук, чтобы держаться за двери вагона, едущего в Москву, а потом за борт грузовика, который движется в Европу – в порт или в аэропорт.

Адриан, прячась так, проехал всю Россию и часть Европы, воровал хлеб, голодал и холодал, одежда на нем обтрепалась, засалилась. Время от времени он дрался с такими же несчастными беженцами за место в кузове грузовика.

Однажды ночью на парковке дальнобойщиков во Франкфурте он забрался в кузов тягача, проспал долгие часы среди тюков с мороженой рыбой и сурими и украдкой вылез в Сансе.

От него ужасно воняло рыбой.

– Но почему Санс? – удивлялась потом Стелла.