Звезда. Весна на Одере

Возле машины стояло трое верховых. Они были одеты в зеленые маскхалаты и пристально смотрели на женщину, медленно сходящую с могильного холма.

Один из них был юноша с большими серьезными глазами, второй здоровенный, узкоглазый, с неподвижным лицом кирпичного цвета, третий маленький, непоседливый, с тонким улыбчивым личиком. Все трое смотрели на Таню как будто оценивающе, немножко удивленно и, пожалуй, одобрительно.

— Жив! — издали крикнула не своим голосом Глаша и повторила уже тише, заливаясь слезами: — Жив!

Юноша представился:

— Капитан Мещерский, — потом он сказал: — Гвардии майор здесь поблизости, вон в той деревне.

Возле дома, где находился раненый Лубенцов, Таню встретил доктор Мышкин. Он не понял, почему она находится здесь, и подумал, что ее вызвали на консилиум. Поэтому он особенно подробно рассказал Тане о состоянии разведчика. Лубенцов был ранен пулей в грудь ниже сердца и другой, которая только оцарапала ему правое бедро.

— Положение серьезное, — сказал Мышкин, — но опасности для жизни нет. Да и организм у него могучий, выдержит. Это такой человек: он все выдержит!

Мышкин удивился, что Таня, подойдя к Лубенцову, лежавшему с закрытыми глазами, вовсе не стала осматривать раны, а села на пол возле кровати и прижалась щекой к неподвижной руке разведчика.

Потом она подняла глаза и заметила знакомое лицо, но никак не могла вспомнить, где она встречала этого молодого капитана. Наконец она вспомнила: то был «хозяин» той самой кареты, в которой Таня встретилась с Лубенцовым.

Глаша, вошедшая вслед за Таней, тоже заметила Чохова и, поманив его пальцем, вышла с ним на улицу, чтобы узнать, наконец, где ее Весельчаков. Весельчаков был поблизости, в соседней деревне, и Глаша побежала туда.

Но вот Лубенцов открыл глаза и увидел Таню.

Мимо окна проходили солдаты, и от их теней в комнате то светлело, то темнело, и Лубенцову казалось, что он в поезде и мимо окон проходят тени деревьев. «Это я еду домой уже, — подумал Лубенцов, — и вместе с Таней. Ах, как хорошо!..» Он ей улыбнулся, а в комнате, как в поезде, то светлело, то темнело. Это шли солдаты мимо окон, и счастье таким и запомнится на всю жизнь: лицо любимой женщины, мысль: «Я еду домой» — и идущие на запад, все дальше на запад победоносные советские солдаты.

XXIX

Дивизии безостановочно двигались к Эльбе, и залитые солнечным светом дороги были запружены войсками до отказа. Пехота, грузовики, длинноствольные пушки и тупоносые гаубицы, громыхая, гудя, шли нескончаемым потоком на запад.

То и дело раздавались монотонные возгласы: «Принять вправо!», регулировщики на перекрестках взмахивали флажками. Плащ-палатки на солдатах развевались при порывах свежего ветра и трещали, как паруса.

Люди шли вольным, широким шагом, словно кампания только что начиналась. Сибиряки, волжане, уральцы, москвичи, украинцы, узкоглазые жители Азии, смуглые сыны Кавказа шли по дорогам Германии, а впереди колонн развевались полковые знамена, уже освобожденные из серых походных чехлов.

Вот прошла стрелковая рота, во главе которой на большом коне едет молодой сероглазый капитан. Впереди роты свободным шагом идет черноусый старший сержант с умными, добрыми глазами. Строй замыкает огромный старшина с таким загорелым лицом, что его русые волосы кажутся белыми. Его голос мощно гремит, покрывая шум большой дороги:

— Подтянуться! Не растягиваться!

По обочине, раскручивая катушки, идут связисты… Впереди них худощавый молодой лейтенант. Время от времени он останавливается, присаживается на траву и кричит в телефонную трубку:

— Это я, Никольский! Как слышимость? Двигаюсь дальше!..

Промчался понтонный батальон. Впереди батальона на машине едет маленький, пожилой, непредставительный генерал инженерных войск. К огромным понтонам приторочены еще мокрые от прошлой переправы лодочки. Саперы смотрят гордо, словно спрашивают:

«Куда еще нужно переправиться? Где еще построить мост? Пожалуйте! Хоть через океан, если Сталин прикажет!»

Идет артиллерия. Артиллеристы облепили гигантские пушки. Другие выглядывают из-под брезента, покрывающего машины, шутят и провожают пехоту дружескими возгласами:

— Пыли, пехота!

— Привет, царица полей!

Не мелькнул ли опять из-под брезента тот навсегда запомнившийся красный и добрый нос?

Много дорог от германской столицы на запад, и все они запружены людьми и машинами.

Вот по одной проплывают грузовики, груженные палатками и медикаментами. Высоко, как курочки на насесте, сидят на них милые смеющиеся женщины с растрепанными ветром волосами. Там и Таня, и Глаша, и Мария Ивановна, и маленькая повариха из Жмеринки, и десятки других.

При виде женщин солдаты охорашиваются, расправляют плечи и, конечно, вспоминают о своих Танях и Глашах, оставшихся там, далеко, на родной стороне.

На одной из дорог свою дивизию встречают стоящие бок о бок под деревом генерал Середа и полковник Плотников. Прошли полки, проехали конные разведчики в маскировочных халатах: капитан Мещерский, старшина Воронин, который скоро возьмет в руки мирный сапожный молоток, сержант Митрохин, готовый вернуться в литейный цех.