Звезда запада

— А какие Силы работают в рунной волшбе? — насторожился монах. — Добрые или злые?

— Что ты хочешь этим сказать? — не понял Локи. — Сила не может быть доброй или злой. Она просто есть. Другое дело в том, каковы намерения у того, кто её использует. Любой может начертать знак смерти на кубке недруга, и он, выпив из него обычного пива, отравится. И тот же человек может использовать таким же образом знак примирения и дружбы. Всё зависит от твоей воли и твоих желаний. Вот огонь — он не добрый и не злой. На нём готовят еду, но он может сжечь дом… А в реке можно утонуть, но без воды ты не проживёшь и трёх дней. Я понятно объяснил?

— А… — Отец Целестин запнулся, и перед ним вырос образ отца-настоятеля обители святого Элеутерия. Отец-настоятель грозил пальцем и говорил: «Да как смеешь ты, недостойнейший из рабов Всевышнего, бесовским волхованием да волшбой промышлять?! Ужо тебя!» Решительно прогнав явившееся так некстати видение, монах закончил:

— А ты мне не покажешь, ну, например, целительные руны, а, Лофт? Хоть что-нибудь?

Локи помялся, но согласился. Отец Целестин же сокрушённо подумал, что теперь ему точно придётся гореть в геенне огненной. Вот так гибнет христианская душа, поддавшаяся искушению делать то, что Вера Истинная отрицает и отбрасывает, называя греховным и ненужным.

Но ведь прав Локи! Сила не может быть доброй или злой, как и огонь, как и иные стихии. Важны намерения человека. Что же получается: если кого исцелишь или жизнь кому спасёшь Силой языческих рун, то разве покарает за дела эти Господь? Разве придётся держать ответ у престола его за Добро? Или не сказано у апостола Петра: «…слава и честь и мир всякому, делающему доброе…»! [17] Тогда отчего же старец пальцем грозит? Отчего Святая Мать наша Церковь погребла под развалинами и пеплом костров те знания, что уцелели от древних народов? Почему и словом, а что чаще — огнём и мечом изгоняется из памяти людской всё, к ней касания непосредственно не имеющее? И в том числе то, что может помочь творить добро, как заповедовано нам Спасителем? Чем аббату Либерию руны, спрашивается, не угодили? А?

«Эх, сюда бы надо сейчас преподобного аббата! — подумал отец Целестин. — И с ним римских да константинопольских епископов. Посмотрел бы я, как привыкшие рассуждать о добре и зле в уютной тишине монастырей святые отцы заместо Локи Торина лечить взялись! А что скорее, они даже и не подошли бы к нему — зачем заботиться о жизни некрещёного варвара-язычника? За его душу с них не спросится. И что святые епископы смогли бы сделать? Кровь остановить? Жизнь, по капле уходящую, вернуть? Чудо исцеляющее свершить?

Чудо, к слову, не они совершают, а некто другой…

А сейчас спасибо языческому богу — наглому, заносчивому грубияну. Спасибо, что рядом в сложный момент оказался, что не отказал, а сделал должное. И не поджимал губы от важности, не выяснял, уплатил ли сей муж церковную десятину. Просто взял и сделал…

А когда хоть что-нибудь подобное получится у аббата Либерия или того, кто ныне его место занимает, то можно будет верить в самые невероятные чудеса».

Такие вот еретические мысли посетили вдруг монаха после первой попытки овладеть Силою рунных знаков.

Торин лежал без сознания до вечера. И Локи, и отец Целестин несколько раз подходили осмотреть его, но никаких действий не предпринимали. Локи объяснил монаху, что сейчас, пока действует Сила рун, помогающая жизни возродиться, конунга трогать не следует. Если волшба поможет, то это станет видно уже после восхода луны.

Так и случилось. Едва ночное светило поднялось над лесами Триречья, Торин очнулся и попросил воды.

— Ну слава Одину! — сказал Локи тогда. — И всё-таки придётся ещё несколько дней ждать, пока он окончательно придёт в себя.

Торин выздоравливал четыре дня. При обычных обстоятельствах для того, чтобы встать на ноги, ему потребовалось бы не менее полугода, но ныне, под неусыпным надзором Сигню и с помощью двоих магов-врачевателей — бога из Асгарда и монаха из рода людей — конунг поправлялся прямо на глазах. Отец Целестин же постоянно изводил Локи нескончаемыми вопросами, зарисовывал у себя в дневнике десятки сочетаний рунических знаков и записывал заклятия. С последними было тяжелее всего, ибо разучивать приходилось не только слова, но и ритм, ударения и прочие особенности, без которых магия рун не может пробудиться.