И третий случай, тоже очень близкий по смыслу двум предыдущим. Попал к ним мужик, на первый взгляд по стандартной «статье» — пил как не в себя, потом в один не особенно прекрасный момент из-под стола полезли фашисты почему-то с зенитками, он в неравной схватке проиграл, забился в угол кухни, где его и нашли сердобольные соседи по коммуналке и вызвали бригаду. Он пришел в себя, фашисты растворились в галоперидольных парах, вот только вспомнил он совсем не того себя, которого знали все в Закорске. Он приехал в шестьдесят восьмом и обосновался в местном кабаке. Пел песни, радовал публику. Но после встречи с фашистами выяснилось, что петь он вовсе даже не умеет, название Закорск впервые слышит, и вообще «как я сюда попал из Свердловска?».
— Как видите, у всех этих трех случаев вырисовывается довольно четкая картина, — сцепив пальцы на коленях и старательно избегая смотреть в глаза, говорил Константин Семенович. — Все эти люди в какой-то момент вдруг бросили свою привычную жизнь, назвались чужими именами и покинули привычную обстановку. Пожили чужой жизнью, забыв про свою. А потом память вернулась.
— Занимательно, согласен, — кивнул я, не моргнув глазом. — Но при чем здесь я?
— Иван, вы простите мою бестактность, но у вас никогда не появлялось мысли, что вас зовут как-то иначе? — щеки Константина Семеновича снова порозовели, будто ему ужасно стыдно задавать этот вопрос.
— Честно говоря, даже в мыслях не было... — я простодушно развел руками. Надеюсь, я не слишком поторопился с этим жестом. Я, конечно, врун опытный, но со мной все-таки два психиатра беседуют.
— Понимаете, какая штука... — Константин Семенович сжался, будто хотел стать еще меньше. — Я неофициально поговорил со своими коллегами, и выяснил, что подобные случаи бывали в практике едва ли не у каждого. Проследить их не сложно, каждый из пациентов попадал на учет. Но ни с одним не случалось рецидива. Понимаете? Все они попадали в больницу в момент прострации, когда «ложная личность» их покидала. И, в общем-то, это единственное отклонение от нормы. Получается, что пока человек жил и действовал под вымышленной маской, никому даже в голову не приходило, что он... гм... нездоров. Занимательный феномен, согласитесь?
— Пожалуй, — покивал я. — Знаете, я бы написал об этом статью. Правда, в таких случаях требуется хоть какое-нибудь разоблачение. Ну, в смысле — причины явления, как это лечится и все такое...
— Боюсь что... — Константин Семенович поерзал на краешке стула и чуть с него даже не соскользнул. Потом как-то очень торопливо и суетливо выхватил из внутреннего кармана пиджака блокнот на пружинке и ручку с погрызенным колпачком. — Вот смотрите, какая штука получается. Вот живет человек, скажем, Иван Иванов, — он провел длинную не очень прямую линию и подписал под ней инициалы И.И. — Вот тут он внезапно становится Петром Петровым: — линия резким изгибом скакнула вверх. — А вот в этой точке в память человека снова возвращается Иван Иванов. И для него как будто не было никакого Петра Петрова. Его память непрерывна. И вот эта самая петля... — доктор обвел кружочком инициалы П.П. — вообще не существует. Вроде бы и не было ее.
— Кажется, я краем уха читал что-то про подобное явление, — сказал я осторожно. — Когда учился в МГУ, мне попадалась переводная статья. Какое-то музыкальное явление, мне еще название понравилось. Диссоциативная фуга. Или что-то похожее.
Черт его знает, на каком этапе сейчас находится советская психиатрия. И в каких отношениях она находится с психиатрией зарубежной.
— Да, диссоциативные расстройства личности... — поморщился Константин Семенович. Досадливо так поморщился, будто у него внезапно зуб заболел. — Видите ли, какая штука... Никому из моих коллег ни разу не удалось столкнуться с... с личностью-паразитом.
И оба психиатра уставились на меня. Феликс с торжествующим вызовом, Константин — с испугом. Я внутренне заметался. Меня что, раскрыли? Как шпиона вычислили? Но почему, как?
Хотя что за тупой вопрос? Ирина меня по несколько часов держала под гипнозом, мало ли, что я там мог наболтать в числе всего прочего... Но сознаваться и раскрывать душу я не собирался. Как и сбегать по-быстрому, пока они меня не подловили на какой-нибудь ерунде.
Я мысленно собрался. Теперь надо тщательнее фильтровать базар, вот что.
— Прямо психиатрический детектив какой-то получается! — азартно воскликнул я и потер руки. — Мне даже захотелось самому почитать эти истории болезни. А как вы считаете, почему так вышло? Человек был настолько несчастным, что выдумывал себе другую личность и круто менял свою жизнь?
— К сожалению, у меня не случилось возможности самому вести подобный случай, — вздохнул Константин Семенович. — Гипотеза «сбежал от прежней жизни в новую» не лишена изящества, но обычно такие ситуации заканчиваются банальным неврозом. Здесь же мы имеем некую... гм... аномалию. Но увы, у меня недостаточно материала, чтобы делать какие-то выводы.