Звезда заводской многотиражки 2

В воскресное утро все автобусы, троллейбусы и трамваи в городе ходят пустые, как светящиеся погремушки. Кроме одного, под номером 32а. Единственного, который едет до Коловражского кладбища. А барахолка — это за остановку до конечной. Причем по этому маршруту ходит на полноразмерный городской лиаз, а куцый пазик. Чтобы забраться в который нам с Веником пришлось очень активно поработать локтями. Но ехать, конечно, пришлось в состоянии «ни вздохнуть, ни пернуть». Новокиневцы, отправившиеся в поход за шмотками, были настроены решительно и готовы были терпеть любые лишения.

В печень мне упирался локоть корпулентной дамочки, которая, несмотря на ранний час, была при полном боевом раскрасе — голубые тени, губы обведены красным карандашом по контуру и накрашены розовой помадой. А от ее духов меня разве что мутить не начало. Причем, духи-то может и неплохие. Просто она вылила на себя перед выходом из дома, кажется, полфлакона сразу. А остальную половину распылила по всем ворсинкам цигейковой шубы. И норковой формовке. Она всю дорогу зыркала на меня подозрительным взглядом, и каждый раз после этого ее локоть еще сильнее впивался в мои внутренности.

Разумеется, среди всей этой толпы нашлась парочка пассажиров, которым надо было выходить на несколько остановок раньше. И они, ясен пень, еще и умудрились как-то занять сидячие места. Поэтому, когда они принялись пробираться к выходу, это получился тот еще… гм… квест.

Официально остановки «Барахолка» не существовало. Там даже никакого павильончика не было, только желтая табличка с буквой «А» в кружочке. Официальной название этой остановки было «имени Красного Октября». Что это было такое — неизвестно, может тут неподалеку какая-то база отдыха, или в каком-нибудь тысяча девятьсот лохматом году посреди нигде установили памятную стелу в честь очередной годовщины революции, а потом как-то повелось, что ее стали использовать как ориентир разномастные торговцы и покупатели. Чтобы обстряпывать свои не вполне законные дела по переходу собственности из одних рук в другие в стороне от глаз служителей порядка в серой форме.

Мои детские воспоминания о барахолке были одним сплошным кошмаром. Ясен пень, мои родители таскали меня в это же самое место, и вспоминал я об этом, мягко говоря, с содроганием. Как оказалось, это моя память еще дорогу до барахолки милосердно не запечатлела.

Во всем же остальном барахолка была в точности такая, как я и помнил. Сначала здоровенный пустырь-парковка, а потом, собственно, само святилище спекулянтов и фарцовщиков всех мастей. На первый взгляд, никакой упорядоченности во всем этом столпотворении не было. Ну, кроме главного правила — если кто-то стоит на месте, как прибитый, значит что-то продает. А если топает и шарит глазами во все стороны — это покупатель. Здесь не было лотков, как на рынках. Большая часть торговцев вещи раскладывали прямо на земле, на тряпочках и картонках. Особо продумчивые приволокли с собой ящики из-под овощей и фруктов. А уже на них положили сверху газеты и тряпочки. Ну а сверху — вещи. Пальто и шубы лежали по соседству с радиодеталями. Здесь у нас были трусы-носки в картонной коробке, а рядом на газетке — помады, тени и еще какая-то косметическая мелочевка. Спортивные костюмы и детские платьишки. Мохнатые шапки и уродливые туристические ботинки. Грампластинки и вязаные кружевные салфеточки. Хрустальные салатники и… В общем, реально все подряд. Без какой бы то ни было системы. И чудовищная тьма народу при этом. Мы встроились в поток людей, медленно движущийся вдоль импровизированных прилавков. В отличие от меня, Веник тут явно разбирался лучше. Пару раз он останавливался и перебрасывался несколькими словами с продавцами.

А дальше…

Дальше все было, как я и с детства помнил.

— О, Жаныч, вот отличный джемпер! — Веник выхватил из окружающего пространства какой-то кусок цветного трикотажа и помахал перед моим носом. — И еще ботинки можно померить. Для таких не сезон, но в сезон будут дороже. Давай, снимай пальто!

И вот я балансирую на картонном квадрате, размером с носовой платок, пытаясь замерзшими моментально пальцами завязать шнурки на ботинках. Потому что рожка для обуви у продавцов обуви конечно же нет… Впрочем, может я и несправедлив, и где-нибудь у другого газетного прилавка стоит вежливый и предупредительный продавец, который озаботился зеркалом и стульчиком. Но найти такого нам, видимо, не судьба.

— Жмут, не подходят, — сказал я, скидывая ботинок.

— Это натуральная кожа, они разносятся! — тут же визгливо выступает продавщица, замотанная в пуховый платок поверх шубы.

— Барышня, а на размер меньше у вас нет? — спросил я, уже примерно представляя, что услышу.

— Что ты, что ты! — она замахала руками. — Для сына брала, но большие оказались. Из Москвы привезла, югославские! Бери, не пожалеешь! Три дня походить, и будут как влитые сидеть!