Звезда заводской многотиражки 2

— Клим Ильич, не рубите с плеча! — вальяжно возразил парторг. — Иван — молодой специалист. Нам надо не выгнать его, а наставить на путь истинный. И воспитать в нем нужные нравственные ориентиры!

Порицания продолжились. Партицы по очереди взывали к моей совести и чести, упрекали в чрезмерном самомнеии и самоуверенности, предлагали приходить советоваться в сомнительных ситуациях. В общем, воспитывали. Я молча стоял на ковре и слушал. Не опуская глаз, разумеется. Забавное дело. Если смотреть выступающему в глаза, то реагируют все совершенно по-разному. Кто-то тушуется и по-быстрому теряет свой запал, начинает мямлить и сворачивает речь по-быстрому. Кто-то наоборот начинает мысленно переходить на мат, багровеет и начинает призывать чуть ли не рубить голову. А кто-то сразу отворачивается. И разговаривает не то с парторгом, не то с портретом Брежнева у него за спиной.

Потоки упреков постепенно иссякли. Паузы между выступлениями становились все длиннее. И во время них за столом слышались отчетливые шепотки не по делу. Вадим Сергеевич снова постучал ручкой по графину. Тут поднялась Таня из отдела кадров.

— А может быть, мы дадим Ивану высказаться? — тихо сказала она. — Может быть, он уже все понял? Пусть объяснит нам свою позицию, в конце концов…

Взгляды всех заседающих снова повернулись ко мне. Ну вот, наконец-то! Я расправил плечи и шагнул вперед.

Глава двадцать седьмая Такие вот крылатые качели…

С каменным лицом я перевернул мешок над столом, и письма шелестящей кучей высыпались на полированную поверхность. Сидящие с краю партийцы даже отпрянули. Я взял первое попавшееся из писем. Развернул.

— Спасибо за эту публикацию, я плакала от счастья когда читала, — выхватил я из текста несколько слов. Шепотки за столом стихли. Я взял следующее письмо. — …душевнее стало работать, когда знаешь, что человек за соседним станком — такой же живой, как и ты. Со своими заботами, радостями и горестями, — отложил это. Взял другое. — Проняло до слез, захотелось тоже рассказать свою историю… Стало как будто легче дышать, когда знаешь, что ты не одна со своими проблемами…

Я зачитал еще десяток фраз из разных писем, потом обвел всех взглядом.

— Знаете, что это? — спросил я. — Это письма, которые пришли в редакцию после публикации в газету. Их здесь больше двух сотен, и они все еще продолжают приходить. И даже если вы сейчас решите поставить мне на вид, объявите строгий выговор или даже уволите, я все равно рад и горд, что моя статья была опубликована и вызвала столько добрых чувств. Здесь говорилось очень много красивых слов о том, что партия — это светоч и путеводная звезда. Это очень верно, очень правильно. Главное качество хорошего лидера — это не только освещать путь вперед. Но и знать, чем живет и дышит его коллектив. Не только передовиков производства, кто служит примером для всех остальных. Но и тех, кто просто и честно трудится. На чьих плечах держится…

Я говорил, изредка бросая взгляды на свое отражение в стеклянной дверце шкафа. Уж, как же я хорош! Просто идеал! Горячее сердце, холодная голова! Эх, Вадим Сергеич, вы просто плохо себе представляете, насколько далеко шагнуло за эти годы высокое искусство демагогии!

Лица сидящих за столом менялись. Вроде бы только что они выражали праведный гнев и желание наказать выскочку, но вот глаза уже затуманились сомнением, а взгляды некоторых явственно заблестели. Женщины, включая суровую Катерину Дмитриевну, были все за меня еще до того, как я закончил свою речь. Мужчины… Сидящий в углу стола дядька с черными усами настоящего джигита явно уже прикидывал, какую выгоду можно извлечь из создавшейся ситуации. Безымянный подпевала, которого я видел здесь в прошлый раз тоже, выглядел растерянным. На меня не смотрел, смотрел только на парторга. Который с каждым моим словом становился все краснее и краснее. Кажется, что он сейчас просто взорвется. Что такое, Вадим Сергеич? Первый раз в жизни получил идейный отпор?

Я замолчал и сделал шаг назад. Как бы показывая, что выступление мое закончилось, и я готов выслушать вердикт. Любой вердикт, как я уже всем и сообщил. Гордо вскинул подбородок. Повисло молчание. Которое нарушалось только шумным дыханием парторга и жужжанием ламп под потолком. Через секунду в этой оглушительной тишине раздался одинокий хлопок в ладоши. Седой до белизны Илья Степанович, заслуженный ветеран войны и труда, первый зам директора, человек, едва ли не более уважаемый на заводе, чем сам директор, медленно аплодировал. С минуту он хлопал в тишине, но потом к нему несмело начали присоединяться и другие заседатели. Не все, конечно же не все. Это не та публика, которую можно очаровать с полпинка.

Потом все разом заговорили. Кто-то начал вставать, кто-то пытался перекричать всех, обращаясь ко мне. Таня из отдела кадров, несмело протянула руку к куче писем, взяла одно из них и погрузилась в чтение. Вслед за ней другое письмо взял мужик, похожий на учителя физики. Кто-то из инженеров, явно.