Снилось ему, что он совсем не спит, но полностью заморожен и безжизнен. Только так, как бывает во сне, он взглянул вокруг и увидел себя, Кирка Хэммонда, сидящего с ледяным достоинством как на троне внутри металлической капсулы. А трон, на котором сидит этот замороженный Хэммонд, находится далеко от Земли. Он двигается сквозь гигантскую темень, поворачивая то туда, то сюда. Замерзшие глаза глядят ничего не видя, на планеты и луны, которые появляются из этой тьмы, а затем опускаются позади него. Глаза видят бледное великолепие комет со струящимся светом и яркое грандиозное мерцание дальних звезд. А затем на слепые глаза падает яростная радиация солнца, когда трон-капсула, где он сидит, поворачивается, чтобы лететь обратно. Да, он был императором пространства и времени, ибо какое значение имеет время для усопших? Из года в год, из века в век он поддерживал свое ледяное императорское состояние. И все было замечательно, пока, наконец, он не услышал полный отчаяния голос: «О, Боже, я мог бы скакать в скорлупке от ореха и считать себя императором бесконечного пространства, вот только если бы у меня не было плохих сновидений!». А затем ореховая скорлупка-спутник раскрошился вокруг него и он одинок в космосе, и совсем не император, а усопший человек, который должен возродиться снова. И Хэммонд проснулся неистово вопя ту самую строчку из «Гамлета» и борясь с руками, которые пытались удержать его. Затем пришла боль в руке и наступил сон без сновидений.
Он просыпался наполовину снова и снова, а затем наступило время, когда проснулся полностью. Он чувствовал страшную слабость но, наконец, не чувствовал больше тошнотворного головокружения. Несколько минут он лежал, глядя на гладкий потолок скалы, на котором мягко излучал свет один глобус. Тот ночной кошмар не был просто сновидением. Это были те глубокие воспоминания, которые сохранило его физическое тело, каждая нитка его естества, сохранило то, что позабыл мозг.
При этой мысли от страха, охватившего его, Хэммонду захотелось заплакать. Он взглянул на свои руки и подумал о тех руках, замороженных и безжизненных, которые лежали на подлокотниках катапультирующего кресла в то время, как спутник тащился по бесконечной орбите, пока не попал в сферу притяжения Земли. Проходили годы, десятилетия, века. Как же человек мог пройти сквозь это и все же сохранить в себе человеческое естество? Как ему выбросить ледяной холод космоса из своих костей? Как сохранить душу от ночных кошмаров? Они будут приходить снова и снова и он сойдет с ума от них и...
Хэммонд не ощущал, что сидит на койке и неистово вопит, пока Квобба не вбежал с девушкой Ивой в комнату. Голубой человек силой пытался уложить его в постель, разговаривая с ним громко и оживленно, как с перепуганным ребенком. Ива пронзительно глядела на него, грустная и перепуганная.
Хэммонд перестал сопротивляться и откинулся на постели. Он тупо повторял: «Все в порядке, все в порядке...». Затем осознал, что они ничего не понимают и заставил себя улыбнуться и кивнуть головой.
Теперь он прочел на их лицах облегчение. Квобба с горячностью сказал: – Эз нан до, врамэн!..
Он прошел в угол комнаты и вернулся с какими-то предметами, которые хотел показать Хэммонду. Он выглядел как защитник в суде, который выиграл дело.
Хэммонд узнал свою куртку и всякую мелочь, которая была у него в кармане. Книга с астронавигационными таблицами, небольшая линейка, полупустая упаковка с таблетками-стимуляторами. Лицо Квоббы расплылось в улыбке, когда он демонстрировал все это Хэммонду. Ива тоже улыбалась, но с некоторым ужасом в темных глазах. А когда Джон Уилсон торопливо вошел, чтобы сделать Хэммонду укол, у него был вполне дружелюбный вид.
Хэммонд понял, что они поверили ему. И внезапно он все понял. Эти простые предметы – ткань его куртки, книга на давно мертвом языке – предметы далекой старины. Все в нем, начиная с пломб в зубах и кончая пуговицами на брюках, служило бы доказательством для любого ученого. Никакие слова не были бы так эффективны и убедили бы их в том, что он говорит правду и что он не враг, не врамэн.
Он подумал, что нужно еще подтвердить это и сказал:
– Врамэн, – отрицательно и яростно тряся головой. Затем он указал на них и спросил: – Врамэн?..
Ива тоже отрицательно покачала головой. Ее глаза сверкали.
– Нан! Син до хумэн!
Хумэн! Как себя называли эти люди? Это звучало, как «хомо». Он хотел бы узнать больше, но Ива прижала его крепко к подушке. Она говорила с ним и он понял, что она приказывает ему спать. Он боялся заснуть, боялся, что ночной кошмар повторится вновь и его снова унесет в мертвое одиночество. Но он не мог сопротивляться лекарству, которое ему дали. И он заснул без сновидений.