В три часа начальница приказала вернуть всех в камеры, чтобы охладились. Правила были нарушены грубейшим образом. Каждое крыло дрожало от нестройного хора, который пел непристойные песни и выкрикивал смертельные угрозы. Сама начальница во главе пяти надзирателей прошла через блок «J» под дождём из множества разнообразных предметов, которые швыряли через зарешеченные оконца на каждой двери. На непристойности она уже и внимания не обращала. Это был почти ритуал. Всем хотелось лишь одного: узнать, что за хрень происходит. Когда начальница удалялась из поля зрения, заключённые прижимались к зарешеченным оконцам и с нетерпением пытались высмотреть, что делается снаружи.
Начальница остановилась перед камерой номер 13 и положила руку на пластину, которая открывала дверь по отпечатку ладони. Два надзирателя с готовностью вытащили тазерные дубинки. Им не следовало волноваться; обитательница камеры вела себя спокойно и тихо.
Анджела Трамело смотрела в коридор с пугающе безмятежным выражением лица. Глядя на нее, работники тюрьмы с тревогой подумали об одном и том же: Трамело как будто ждала этого момента все двадцать лет и каким-то образом знала, что он наступит.
– Пожалуйста, Анджела, пойдем с нами, – попросила начальница.
Наступила короткая пауза, охранники чуть крепче сжали тазерные дубинки. Потом Анджела кивнула:
– Конечно.
Она вышла из камеры под какофонию глумливых и негодующих возгласов, под испачканные в дерьме рулоны туалетной бумаги, падающие с верхнего этажа, – и ни на что не обратила внимания.
Охранники построились, чтобы сопровождать её, и начальница тюрьмы вывела всех из блока «J». Они не подходили слишком близко и все время держали наготове дубинки. За двадцать лет заключения Анджела ни разу не напала на работника тюрьмы, но они все равно ей не доверяли. Ведь её осудили за убийство четырнадцати человек за одну ночь.
Совещательная комната, куда её привели, располагалась в административном блоке. Там был ковёр, офисные кресла с кожаной обивкой, стол, стенные экраны и большая голографическая панель. Было тепло, вентиляторы в настенных обогревателях монотонно урчали. Имелось даже окно, обращенное наружу и забранное металлической сеткой из толстых прутьев. Анджела почти с трепетом окинула комнату взглядом. Вселенная из воспоминаний столь далёких, что они начали казаться вымыслом, мир за пределами тюремных стен. Все то, что когда-то составляло её жизнь, выглядело таким незнакомым, что её решимость, продержавшаяся столько времени, едва не дала трещину. «Ну что за ирония судьбы!» – с горечью подумала она.
– Садись, пожалуйста, – сказала начальница.
Анджела подчинилась, заняв кресло во главе стола. Начальница села рядом. Она была не в своей тарелке. Анджела этим наслаждалась. Наконец-то все двинулось в обратную сторону, и где-то на заднем плане точно должен раздаваться звук гигантских зубчатых колёс, которые с грохотом пришли в движение, – колёс достаточно больших, чтобы перевернуть всю вселенную.
– Анджела, – проговорила начальница тюрьмы, – в твоем деле наметились неожиданные сдвиги.
– Пусть войдут.
Начальница уставилась на нее с нескрываемым изумлением.
– Прошу прощения?
– Я не собираюсь ни на кого нападать. Я не собираюсь устраивать сцену. Пусть войдут и скажут, какую сделку они мне предлагают. Они же за этим приехали, верно?
– Я в этом на твоей стороне, Анджела. Я пытаюсь подготовить тебя к тому, что может оказаться потрясением.
– Ну разумеется, это ведь так либерально, так похоже на вас. Ведь после двадцати лет здесь я просто гребаный нежный цветочек. Давайте перейдем к делу.
Начальница перевела дух.
– Как пожелаешь.
Восемь человек вошли строем. Три женщины, пятеро мужчин; гражданские – в костюмах, четверо офицеров Альянса защиты человечества – в аккуратных мундирах. Лучшие из лучших, чиновники на таких постах, которые сами по себе были жёстким пинком под зад демократическому контролю и учету. Они не привыкли так нервничать. Не одно лишь присутствие печально знаменитой убийцы заставило их мышцы напрячься и породило неестественные жесты; они боялись той мрачной тени, которая, возможно, стояла позади нее.
Анджела проигнорировала всех, кроме одного. Он пришел – она всегда знала, что он придет. Постарел, разумеется, в отличие от нее. Она с удовлетворением подумала, что это должно его злить. В прошлый раз он даже не был кем-то важным – так, обычный младший лизоблюд. Но она знала, что когда-нибудь он станет большой шишкой, потому что такие отталкивающие типы летели как стрелы и двигались исключительно вверх.
Она пристально глядела на него, стремясь уловить каждую реакцию, предугадать каждый эмоциональный конфликт, который их новая встреча разожгла в глубине его убийственно холодных карих глаз. Медленно и демонстративно её губы приоткрылись в безрадостной улыбке. Это была неприкрытая насмешка, и он должен был все понять. В ответ она засекла быструю вспышку гнева, которую он тотчас же скрыл. От этого её улыбка сделалась шире.