— Ни-ко-тин, — нараспев, звонко заявила я сама себе, в очередной раз внутренне содрогнувшись от эха, отражённого от высокого, в два моих роста, потолка, и пошла искать портсигар.
Тот нашёлся в кабинете — самой маленькой из трёх комнат, отданных в моё распоряжение, — на столе по соседству с брошенным бумажником и удостоверением частного детектива. Последнее — предмет моей гордости и досады, за четыре года успело изрядно истрепаться, а сейчас и вовсе намекало на свою бесполезность. Но я в очередной раз отогнала эти мысли, твёрдо решив, что вот сейчас выкурю свою законную сигарету, и быстро, решительно поеду на работу.
Взгляд зацепился за желтовато-серую бумажку, застенчиво выглядывающую уголком из-под бумажника, и я снова мысленно чертыхнулась — точно, сама же клала её вот так, чтобы напомнить себе о необходимости оплатить аренду, и не прошляпить срок, как в том месяце. Старик Уолтерс, домовладелец, и так был ко мне слишком добр, выделив одну из квартир для проживания по вполне умеренной стоимости, ниже среднерыночной. Конечно, доброта его не была всецело бескорыстной — столь щедрым он стал после того, как я познакомила его с парой неплохих специалистов в области юриспруденции, и Уолтерс отстоял своё право на дом, который у него хотели отнять за вымышленные долги. А вот домовладельцу по соседству повезло меньше — с ним у меня не было ничего общего, и теперь вместо дома-близнеца того, в котором проживала я, буквально через дорогу, за грязным дощатым забором громоздился уродливый полуразрушенный остов. Строительная компания, выкупившая «долг», планировала начать возведение какого-то магазина, но всё застопорилось на этапе сноса, и вот уже два года я наблюдала за естественным процессом умирания дома. Крайне депрессивное зрелище, если задуматься.
Задумываться о бренности бытия мне сейчас не хотелось — квитанция об оплате мотивировала шевелиться куда лучше, и, безжалостно вмяв окурок в пепельницу на краю стола, я вернулась в спальню к монструозному платяному шкафу, занимающему половину стены.
Из недр его ядрёно пахнуло лавандовым мылом, и вместе с запахом, презрев условности, выпорхнула моль.
— Вот же ж тварь, — процедила я, отметив, что стоит провести инвентаризацию шерстяных штанов — ещё не хватало щегольнуть разлезшимися дырами на неподходящих местах! — и вытащила брючный костюм, заменивший мне форму после увольнения из полиции.
Следом на свет появилась рубашка с основательно вытертыми плечами — неизбежное зло ношения самого главного, на мой взгляд, элемента гардероба — право на который я потом и кровью заработала в учебке и на службе. Кобура. Слегка давящее ощущение, созданное плотным обхватом пересечения ремней под загривком, действовало на меня успокаивающе, особенно когда в пистолетный чехол помещался М1917, а в запасник — пара полных «лун». Не скажу, что мне часто доводилось пускать револьвер в дело, но всякий раз, когда эта оказия наступала — я была искренне рада, что не филонила на стрельбище.
«Долорес, почему ты всегда отказываешься брать платья, что я покупаю тебе?» — драматично вопрошала мать при каждом удобном случае, когда я навещала их с отцом в загородном доме — и приезжала, само собой, в привычной одежде.
Я же до сих пор не знала, как донести до неё, что в моей профессии юбки и платья подспорьем становятся в исключительных случаях, до которых мне доводить не хотелось совершенно. В конце концов, щеголять голыми коленками и светить декольте имеет смысл, когда кожа у тебя чистая и гладкая, без шрамов и изъянов. Этим я похвастать, увы, не могла. Да и потом — ну, где это видано, детектив на каблуках! Курам на смех…
К тому же, когда ты — молодая женщина, двадцати восьми лет от роду, незамужняя, бездетная, да ещё и лезущая в исконно мужскую сферу деятельности — тебе приходится подстраиваться под её условия. Каждый день — прыгать выше головы, стараться быть не просто на равных, но превосходить коллег. Пускай лучше злословят и ненавидят, чем относятся снисходительно.
У своего родного «доджа», привычно обойдя того по кругу, в поисках каких-то повреждений или спущенных колёс, в мокрой грязи я обнаружила следы чужих ног — тяжёлые сапоги с отчётливыми оттисками шестигранных гвоздей, которыми была укреплена подошва. Судя по направлению, неизвестный топтала делал примерно то же, что и я: обошёл мою машину, после чего удалился за будку на ту сторону, которую не было видно из моих окон, и уже оттуда уехал на мотоцикле с коляской — вон и прекрасные свежие следы узких шин.
— Вернулся, паскуда… — с досадливым вздохом заключила я.
«Топталу» я знала достаточно долго — примерно с начала зимы, когда он развил свою деятельность. Сапоги эти, времён второй мировой, носили в вермахте. Из той же поры оказался и мотоцикл — BMW R75, модель «Сахара». Я знала, что он курит кубинские сигары, что размер ноги у него — пятидесятый, а рост самую малость не дотягивает до двух метров.