Читаем Звездная ящерка. Истории, рассказанные недобитым оптимистом полностью

Когда минуту спустя Заур возник в пределах видимости со своим неизменным «Ну, чё надо?», я кратко ввел его в курс дела. Он изумленно поднял брови. Я его понимал. В черте города гюрзы попадаются нередко, еще более часто они посещают дачи, сады и прочие места за городом; бывало даже, что этих змей находили в постели; но чтобы змея влезла в машину! Такого на нашей памяти еще не случалось. «Ну и гюрза, – подумал я. – Прямо автолюбитель».

– Пойду возьму инструмент, – сказал Заур и очистил зону переговоров. А я и мои неожиданные клиенты вышли на улицу прямо в невыносимый полуденный зной.

Вскоре появился мой коллега с инструментами – парой металлических крючьев, насаженных на длинные деревянные рукоятки, и холщовым мешком с тесьмой на горловине.

– Это всё? – разочарованно спросил тощий.

– Всё, – недоуменно ответил я. – А что, что-нибудь не так?

– А не маловато ли будет инструментов? – усомнился тощий.

– В самый раз, – заверил я его. – Не пулемет же с собой брать, верно?

Заур фыркнул как тюлень. Он-то мог изловить гюрзу и голой рукой, крюк нужен был ему лишь для того случая, если придется выковыривать змею откуда-нибудь из недр машины.

Мы поймали такси – желтый «Рено» – и поехали на место происшествия. Грузный бизнесмен (его, как выяснилось, звали Алик) сел вперед, рядом с водителем, остальные уселись сзади, причем мы с Зауром так сжали с обеих сторон несчастного тощего (которого звали Мамед), что он как будто сделался еще тоньше. Во всяком случае, дышал он сдавленно. У меня возникло подозрение, что змея может и не быть гюрзой – долго ли принять неядовитую змею за ядовитую при слабом знании зоологии, да еще и учитывая повсеместную «горячую любовь» к этим тварям! Поэтому я стал задавать каверзные вопросы.

– Какого она была цвета? – спросил я.

– Серого, – уверенно сказал Алик.

– Черного, – еще более уверенно произнес Мамед.

– М-да… – произнес я. – А вот голова… Она у змеи была треугольная? Или такая, как бы круглая?

– Круглая, – после минутного раздумья ответил Алик.

– Треугольная, – после двухминутного раздумья заявил Мамед.

– М-да… – снова произнес я. Пока размышлял над тем, чего бы еще спросить у моих внимательнейших спутников, подал голос Заур.

– А глаза? – спросил он. – В смысле, зрачки какие у нее были: круглые или, как у кошки, вертикальные?

– Не помню, – честно сказал Алик. – Не разглядел.

Мы с Зауром выжидательно посмотрели на сдавленного Мамеда. Тот поерзал на сиденье и вдруг неожиданно заорал:

– Откуда я знаю?! Я что, в глаза ей смотрел?! Я ее как увидел, так сразу же и убежал!

Мы с Зауром приумолкли. При таком описании совершенно невозможно было понять, то ли это ядовитая гюрза, то ли какой-нибудь безобидный полоз.

– А я еще хотел спросить, какого цвета у змеи были глаза, – вполголоса сказал я.

– Голубые, как яйца дрозда, – пробурчал Заур.

– А может, это был уж? – осторожно предположил я. – На затылке не было двух таких желтых пятен?

– Нет, пятен не было. – Покачал головой Алик. – И потом, ужей я знаю.

Мамед промолчал.

– А брюхо у нее, случайно, не красноватое? – допытывался я, вспомнив про неядовитого, но шибко агрессивного краснобрюхого полоза.

– Н-н-не знаю, – медленно сказал Алик. – Не разглядел.

Мы с Зауром автоматически посмотрели на Мамеда, и тот немедленно заорал с возмущением:

– Я ее живот не видел, э! Я сразу же, знаешь, как убежал?!

С ним все было ясно. Тут водитель такси, всю дорогу внимательно прислушивающийся к разговору и составивший себе более-менее достоверную картину произошедшего, вдруг спросил:

– А она шипела?

Мы все четверо посмотрели на него.

– Ну шипела, – сказал Алик. – А что?

– А как она шипела? – настаивал таксист. – Это ведь имеет большое значение.

Мы с Зауром прямо-таки обалдели, у Заура даже челюсть отвисла.

– А что, уважаемый, – вкрадчиво поинтересовался я, когда ко мне вернулся дар речи, – ты смог бы по шипению определить, что это за змея?

– Нет, – честно признался таксист и тут же внушительно добавил: – но есть люди, которые могут.

После такого сенсационного заявления Заур окончательно выпал в осадок, я же решил махнуть рукой на своих чингачгуков и во всем разобраться на месте. Тощий Мамед с огромным уважением смотрел в затылок водителю такси. И тут Алик вдруг сказал:

– Гюрза это была, точно. Уверен, что гюрза. Подсознательно, наверное.

Вскоре мы прибыли на место. Алик расплатился с водителем, и все выбрались из машины. Таксист подмигнул нам на прощанье, посоветовал окурить машину ядовитым газом и укатил.

Мы стояли под беспощадным солнцем у ворот строящегося шикарного особняка неподалеку от аэропорта. В небе ослепительно сверкающей точкой полз далекий самолет.

– Ну, где машина-то? – поинтересовался я. Солнце палило прямо-таки по-африкански.

– Сейчас, – отозвался Алик.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых евреев
100 знаменитых евреев

Нет ни одной области человеческой деятельности, в которой бы евреи не проявили своих талантов. Еврейский народ подарил миру немало гениальных личностей: религиозных деятелей и мыслителей (Иисус Христос, пророк Моисей, Борух Спиноза), ученых (Альберт Эйнштейн, Лев Ландау, Густав Герц), музыкантов (Джордж Гершвин, Бенни Гудмен, Давид Ойстрах), поэтов и писателей (Айзек Азимов, Исаак Бабель, Иосиф Бродский, Шолом-Алейхем), актеров (Чарли Чаплин, Сара Бернар, Соломон Михоэлс)… А еще государственных деятелей, медиков, бизнесменов, спортсменов. Их имена знакомы каждому, но далеко не все знают, каким нелегким, тернистым путем шли они к своей цели, какой ценой достигали успеха. Недаром великий Гейне как-то заметил: «Подвиги евреев столь же мало известны миру, как их подлинное существо. Люди думают, что знают их, потому что видели их бороды, но ничего больше им не открылось, и, как в Средние века, евреи и в новое время остаются бродячей тайной». На страницах этой книги мы попробуем хотя бы слегка приоткрыть эту тайну…

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Ирина Анатольевна Рудычева , Татьяна Васильевна Иовлева

Биографии и Мемуары / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное