Хью Стоун (который только что отзывался на «агент Скиннер») был очень доволен. Мозги, оказывается, могут быть круче кулаков – вот умник Дэнни придумал, всего лишь прочтя в «Регистре» статейку про тех, кто втайне охотится на коммунистов, не утруждая себя формальностями. Это уже не мордобой на заправке – добыча куда больше! Хотя если поймают, то так легко уже не отделаешься.
– Потому ни в коем случае не трогаем тех, кто закон и свои права знает хорошо. Поскольку, если спор дойдет до драки, и ты пришибешь кого-то из уважаемых людей – нам будет светить электрический стул. Ниггеров тоже не берем – с них взять нечего. А вот чужаки, но богатенькие, как тот китаеза, что нас собачиной накормил… Он тут никого еще не знает из влиятельных и сам на птичьих правах – потому жаловаться не побежит, дело верное!
Верное – однако сам Дэнни предпочел сидеть в «форде», свою физиономию не отсвечивая, даже очки нацепил. Хотя это он смастерил рацию, очень похожую на настоящую, – не работавшую, но ведь и надо было лишь изобразить в нее разговор. И заранее четко все продумал – хотя и потребовал себе, гаденыш, две трети добычи!
– За план и руководство. Ну а от тебя – бляха и наглеж, ты ведь у шерифа работал, так что сыграть копа сможешь. Ну и кулаки твои, если клиент упрется.
А если сразу в морду, тебе – чтоб по справедливости, пятьдесят процентов? Но Хью Стоун, хотя высокий интеллект не входил в число его достоинств, имел уже печальный опыт, что с умниками лучше не спорить – поскольку закон отчего-то всегда оказывается на их стороне. Ладно, гаденыш Дэнни, хоть ты и слабак против меня, но сегодня твой день. А если и я, обтряся еще десяток таких же жирных поросей, денег накоплю на колледж или даже на универ, и сам умником стану, вот встретимся, и тогда припомню я тебе всё! А пока жизнь прекрасна – семьсот тридцать баксов, сколько от этого будет даже треть? Что-то больше двухсот – да Стоун прежде за месяц редко зарабатывал столько, а тут за четверть часа!
– Кого завтра трясти будем?
Дэнни взглянул как-то странно. И ответил:
– Завтра, Хью, и еще минимум неделю ты будешь пай-мальчиком. И боже упаси тебя подходить к заведению этого китаезы ближе, чем на милю – хотя надеюсь, он твою рожу не запомнил, видел ведь тебя лишь второй раз. Веди себя прилично, а я, через своих ребят, проверю, не станет ли китаеза болтать и не заинтересуется ли кто его словами. А на самый крайняк будь готов из города валить – хотя я надеюсь, до того не дойдет.
Что?! Дэнни, гнусь, ты ведь заверял, что дело верное! И что китаеза в полицию не пойдет, и нам ничего не предъявит!
– Хью, бога ради, не заставляй меня усомниться в исправности твоего междоушного нервного ганглия, особенно после того, как ты столь безупречно отыграл свою роль! Подумай чуток – а вдруг окажется, что «летучие эскадроны смерти», о которых писал «Регистр», это вовсе не слухи? И этим парням очень не понравится, если они узнают, что кто-то работает под их флагом? Потому, для сохранности наших задниц, рекомендую лечь на дно и смотреть, не проявятся ли круги на воде. И лишь если все будет тихо – тогда я подумаю, кого доим в следующий раз!
Трутся спиной медведи о земную ось.
На полу моего кабинета натуральная шкура белого медведя ковром. В ином времени это было – как рассказывал мой Адмирал – символом самой высшей власти, «тут все вопросы решаются – земная ось проходит». Здесь же, насколько мне известно, такой ковер был еще у товарища Папанина, во времена его начальства Главсевморпути. В сорок шестом ковер-медведь появился у адмирала Головко, командующего СФ – а так как североморцы после Победы имели репутацию самого «боевого» флота, то мода быстро распространилась и в Наркомат (затем Министерство) ВМФ, и среди командующих другими флотами, и даже для других флотских штабов и учреждений рангом пониже, но тут уже возникло «не положено, не по чину». За исключением все того же СФ, где я, побывав в Северодвинске и Полярном, видела целых пять ковров в разных кабинетах. И было это явлением сугубо военно-морским – до прошлого года. Когда та песенка из будущего проникла на эстраду и здесь – хотя тот фильм, где она звучала, сочли «преждевременным», и Наташа Варлей учится еще во втором классе мурманской школы. А еще Лаврентий Палыч Берия сказал мне в доверительном разговоре:
– Съедят ведь вас, Анна Петровна, сразу, как только нас, старой гвардии, не станет. Уважают вас в столичных кабинетах, но и боятся. А того, кого боятся – всегда при случае хотят задвинуть, убрать. Как меня в вашей истории – и дай бог, чтобы с вами такого не случилось.