Звездная карта

А все-таки Данте не в рай поместил
Гомера, Сократа, Платона, а в первый
Круг ада, где свет им не то что не мил,
Но действует все-таки, тусклый, на нервы.

И там же Овидий, Катон, Гераклит,

Гораций и Цезарь, как это ни странно,
За то, что был храбр и коварно убит,
Тепло в первом круге, но мглисто, туманно.

И вдруг я подумал, что, скукой томим,

Скорее всего, из цветущего рая
Наш Пушкин просил отпустить его к ним,
Блаженству их общество предпочитая.

«Можно ли требовать смысла от чуда?..»

Можно ли требовать смысла от чуда?
Жизнь – это чудо, и смысла в ней нет.
Нет у ноктюрна его, у этюда,
Нет у созвездий его и комет.

Нет у философа, нет у поэта,

Нет у жасмина, а если б он был,
Так ли уж важно тебе было б это –
Меньше б терзался и больше любил?

Слух – это чудо, тем более – зренье,

Как вообще появилось оно?
Вот тебе лучшее стихотворенье
С Зимним дворцом и Невой заодно.

В мире, где край небосвода так розов,

Сколько замученных, сколько слепых!
Не задавай безнадежных вопросов,
Ни у кого нет ответа на них.

«Что бы Тютчев сказал, увидав на столе…»

Что бы Тютчев сказал, увидав на столе
У меня свою книгу? При жизни ему,
Может быть, что-то смутно такое во мгле
Представлялось, но чаще он видел лишь тьму
И считал, что стихи его здесь, на земле,
Не нужны и на небе, нигде, никому.

Сколько нужд у людей неотложных и дел,

Вообще непонятно, зачем мы живем.
Он и книги свои издавать не хотел.
Иногда я мечтаю о мире ином,
Где бы Тютчева я, может быть, разглядел.
Как бы он удивился, что помнят о нем!

«Как живопись порой берет скульптуру…»

Как живопись порой берет скульптуру
В свои объятья, мрамор или гипс,
Изобразить стремясь его фактуру,
Объем и облик, – здравствуй, Дионис,
Молочно-белый, вылепленный краской, –
Так стиховая певчая строка
В объятьях прозы, тронутая лаской,