Звездная каторга: Ария Гильденстерна (СИ)

Был самозванец просто, теперь сознавшийся самозванец. Нет, теперь-то уж точно подвала Башни Учёных Каю не избежать. Того, куда учёные не заходят. Разве что не по своей воле.

Ох как оживились Рабен и Мендоса! Теперь, что ли, наступит их черёд спрашивать? Учёные разойдутся в прекраснодушном неведении, а уж тогда... Но пока инициатива допроса принадлежит Беку:

— Несколько иначе? Позвольте узнать, как?

Что остаётся? Признаться во всём, назвать настоящее имя? Кажется, с этой ступени более вверх не стартуешь. Сейчас, когда Лаки погиб, оно тебя похоронит вернее всего другого.

Мад! Мад узнает, что тебя не убил, и начнёт скрытно действовать, а вернее, другим адептам расскажет. Вывод — тебе не жить!

Бек с Мендосой! Беспринципный учёный и завистник-латинос. Ты их чуть-чуть не вывел на чистую воду. Не захотят ли они в эту воду спрятать концы, засудив за убийство Лаки не какого-нибудь там мальчишку-лифтёра, а тебя, человека с мотивами мести?

Это лишь о тебе. А кому-то ещё захочется сделать пакость Родригесу...

— Предпочитаете молчать? — включился профессор Шлик. — Что ж, воля ваша, но это глупо. Вызвать наши подозрения неплохими знаниями сложного предмета, и теперь отпираться? Это путь знаете куда...

Ага, в подвал. Бенито просветил, Кай уже знает. И бесполезно на сонливость пенять. Пустое самооправдание. Кто захотел раскрутить Родригеса на ночной разговор? И зачем: чтобы быстрее вырасти? По глупости тратил время отдыха, по глупости и засыпался. Всё просто.

— Жаль, — вздохнул великий магистр Бек. — Всегда ведь хочешь, как лучше, но увы... — ага, как лучше он хочет.

И всё же сейчас Кай сломается. Он просто придумал, как это сделать более-менее безвредным образом для себя и других. Теперь осталось не упустить время.

— Хорошо, — сказал он с внезапной для всех поспешностью, — я назову свое подлинное имя.

Не ожидали? Кажется, уже точно не ожидали.

— Что ж, называйте, молодой человек, и, пожалуйста, без театральных пауз. Не тяните время за хвост.

— Бьорн Ризенмахер, — назвал Кай.

— Отлично, — кивнул Бек. — И это имя сейчас проверим. Выпускник Юрбурга какого года?

— Прошлого.

— Специальность?

— Говорю же: ксенозоология.

— Надо же: сходится, — с удивлением констатировал Бек. — Есть такой прошлогодний выпускник ксенозоологического факультета! Н-да...

Кай и сам знал, что есть. По правде говоря, лысый Бьорн по кличке 'Ризеншнауцер' — единственный ксенозоолог, с которым он в Юрбурге свёл хоть шапочное знакомство — это за все за пять лет учёбы, да ещё притом, что факультеты располагались в соседних корпусах.

Хорошо ещё, в юрбургских списках выпускников не вывешивают портретов. Этак бы Каю ни за какой фамилией не спрятаться, а уж за бьорновой — вообще никак. Эту широкую, до ушей улыбчивую физиономию с блестящей макушкой Каю на себя точно не натянуть. Да к тому же не накачать и такую заметную мышечную массу. Кто поверит, что весельчак Бьорн за минувший с выпуска год так сильно вырос, оволосел и усох?

— Вот чего не могу взять в толк, зачем было скрывать своё имя? — хмыкнул профессор Блюменберг.

— Не хотел, чтоб узнала семья, — вздохнул Кай.

— О чём узнала?

— Ну, что пошёл по кривой дорожке.

Глава 13. Неправедная страсть,

или Резонёрские восклицания, согласованные с изменчивым кодексом

1

Подвал Каю, кажется, более не светил. Но он всё равно пытался не терять бдительности. Даром, что зевота одолевала его самым пренеприличнейшим образом.

Кая повторно расспросили о событиях в шахте, теперь уже как Ризенмахера. От перемены фамилии его показания не изменились. Дескать, отправляясь в экспедицию, надеялись обнаружить подземную популяцию хвандехваров. Но с рептилиями в шахтной глубине не срослось. Нарвались на какого-то непонятного ксенозомбировщика, которого в глаза никто так и не увидел, но...

От рассказов по второму кругу всё о том же спать захотелось с самой жестокой силой. Так бы и устроился на зябком каменном полу в уголке. В какой-то момент Кай даже сказал с внезапно нахлынувшим простодушием:

— Простите великодушно, уважаемые господа... Как видите, голова моя совсем не варит. Объяснением тому моя крайняя сонливость. Вы второй уже раз меня расспрашиваете, остаётесь недовольными, а мне невдомёк, что я сказал не так, как вам было надо. Может, вы мне позволите сперва выспаться, и продолжим, когда я смогу получше соображать?

Этот спич позабавил решительно всех. Даже Мендоса, который в расспросы по существу шахтного происшествия до сих пор едва ли вставил словечко, вдруг оглушительно расхохотался.

А Рабен сказал:

— Парень, ты неподражаем. Если твой котелок и правда не варит, значит, ты и находишься в том самом состоянии, которое нам для этой беседы особенно полезно. Если бы ты был не в нём, тебя стоило бы в него специально ввести. Как видишь, часть нашей работы ты сделал за нас.

— Признаться, выпускник Ризенмахер и меня поразил, — заметил Блюменберг. — Если он так здорово соображает во сне, то боюсь даже предполагать, что же будет, когда он проспится.