Звездная месть

Четырехрукий заскрежетал – и надолго. Его прямо-таки распирало от смеха. Обрюзгшее тело содрогалось, голова тряслась, плечи ходуном ходили, когти на нижних лапах сжимались и разжимались, не касаясь поверхности пьедестала, казалось, что рогатый уродец вот-вот лопнет... Лишь руки его недвижно лежали на подлокотниках.

Наконец он успокоился. И объявил с невиданным апломбом:

– Гнусный и жалкий червь, ничтожная амеба, мы понимаем, что при твоем скудоумии ты не сможешь осознать и прочувствовать, где находишься. Но скажем, ибо велики и благодушны даже с ползающим во прахе слизнем...

– Не слишком ли много эпитетов?! – грубо вставил Иван.

Но голос разросся почти до грома, заглушил его возмущение.

– Ты находишься в пределах непостижимой твоему уму Системы, на Хархане-А! Что, слизняк, ты понял?! Ничего ты не понял. И не поймешь! Ибо видимое тобой – лишь часть существующего, а существующее вне тебя – лишь часть Сущего! И мозг твой объемом и способностями равен предмозжечку обитателя Системы. Не тщись понять ее, амеба! Потуги твои бесцельны и бессмысленны. Одно лишь продлило миг твоего гнусного и ничтожного существования, одно!

Иван подошел еще на два шага к трону. Спросил:

– И что же именно?

Двурогий начал было захлебываться скрежетом. Но тут же стих, словно поперхнулся. И ответил надменно, раздуваясь до невозможности, воспаряя над троном:

– Ты оказался в Системе в сто двадцать третий год восемь тысяч пятьсот восемьдесят шестого тысячелетия Эры Предначертаний, понял подлый мозгляк?!

Иван не стал реагировать на очередное унизительное прозвище. Хотя надо было бы уродцу преподать урок вежливости. Он вставил:

– Ну и что?

– А то, амеба, что этот год завершает тринадцатитысячелетний цикл Воздания Добродетелям и зовется он годом Всеобщих Лобызаний и Братской Любви!

– Не ощутил на себе лобызаний, – признался Иван, – да и любовь какая-то странная!

– Неблагодарный червь! – в грохочущем голосе четырехрукого послышались нотки негодования, словно его лично обидели. – Неучтивая мразь! В другое время ты был бы предан длительнейшим мучениям и по истечении их умерщвлен! А в этот благостный год, в месяц цветения камней, ты удаляешься от жалкого конца. Благодари же, слизняк, и восхваляй благодетелей своих за оказанное тебе добро!

– У нас несколько разные понятия о добре, – ответил Иван.

Он примеривал к руке шар на цепи. Думал, успеет ли подбежать к четырехрукому, вспрыгнуть на пьедестал и закатить этой высокомерной гадине чугунной чушкой промеж рогов. Впрочем, дальше прикидок дело опять-таки не шло.

Ивану что-то не нравилось на Хархане-А, он вполне бы обошелся без всеобщих лобызаний и братской любви, какой бы там ни был год на местном календаре, даже если в этот год и в этот месяц и на самом деле цветут камни.

Часть вторая. ПОД КОЛПАКОМ

Предварительный ярус. Уровень первый. Хархан-А. Год 123-ий месяц цветения камней

Могуч был сидящий на троне. Могуч и страшен. Теперь-то Иван видел, что это вовсе не раскрашенная кукла, не увешанный драгоценностями манекен, а владыка, властитель. И все, лежащее, висящее, стоящее вокруг трона подчеркивало силу и величие восседающего на нем. Все будто кричало, вопияло – пади ниц, презренный, устрашись и распластайся, смирись и безропотно ожидай решения участи своей!

У подножия трона, по бокам от него, да и позади, наверное, грудами, пирамидами лежали какие-то полупрозрачные шары. Иван на них поначалу и внимания не обратил – лежат себе и лежат, значит, так надо. Но чем ближе он подходил, тем все более уверялся в догадке – внутри шаров были заключены головы... он не мог еще разобрать – двуглазые или трехглазые – но точно, головы разумных существ, или людей, или обитателей системы, харханановцев.

Двурогий заметил его взгляд, растерянность. И провозгласил почти добродушно:

– Не трепещи, червь, твоя безмозглая голова не удостоится такой чести! Там заключены вельможи и сановники, лица влиятельные и мудрые. Нам иногда бывает приятно взглянуть на них, вспомнить деяния их, взгрустнуть и расслабиться. Созерцание же твоего уродства может лишь прогнать аппетит и вызвать раздражение.

– И на том спасибо, – ответил Иван. И тут же перешел в атаку: – И все-таки, о мудрейший, видящий то, чего не видят амебы, черви, слизняки и прочие твари, ответь, зачем меня здесь удерживают и что от меня хотят, кому я нужен?

Ответ был прост.

– Никому не нужен! Ничего не хотят! Никто не удерживает! У тебя болезненное самомнение, ничтожный, тебя здесь просто терпят. И не более того!

Ивану припомнилось, как его бросали в подземелье, подвешивали за ноги... Хорошенькое терпение, нечего сказать! Но он не стал накалять обстановки.

– Так в чем же дело, – произнес он почти смиренно, – не стоит утруждаться, зачем терпеть такого-то червя? Отправьте его восвояси и дело с концом!

Двурогий подтянул лапы, скрестил их под собой. Подался вперед, вперив в Ивана черные бесстрастные глазища.