Звездная месть

Он настолько осмелел, что совершил дальнее путешествие – по немыслимо ржавому каркасу, по гнутым черным арматуринам он вылез из ямы и начал плутать в узеньких проходах посреди огроменных куч мусора. Плутал, вынюхивая чего-нибудь съедобное, разгребал завалы, пыхтел и оглядывался, пока не наткнулся на какого-то странного мужика. Мужик этот сидел на перевернутой вверх дном большой кастрюле, головы его не было видно из-за высокого воротника черного засаленного пальто, в которое он зябко кутался… Но поразил и напугал инвалида не сам дрожащий мужичонка, а сундук с картинками, который стоял перед ним и на который этот плюгавый мужичонка глядел, не отрывая глаз.

Хреноредьев, постояв соляным столпом с пару минут, опрометью бросился назад. Из мусорных лабиринтов он выскочил как ошпаренный, края ямищи не заметил – и покатился вниз, отшибая бока и скрежеща зубами, кричать он не смел.

Умный Пак сидел на том же месте, сидел, обхватив голову руками и тихонько покачиваясь. Паку виделась в грезах Леда Попрыгушка. Где она теперь? С кем мыкается? Помнит ли про него несчастного?! И кто еще из них несчастней, неизвестно! Пак набирался сил. Он здорово отощал. Но слабости не чувствовал. Голова почти не болела. Зато на душе было тошно и пусто.

– Сидишь, едрена?! – с ехидцей поинтересовался подкравшийся Хреноредьев.

– Сижу, – равнодушно отозвался Пак.

– А там картинки, понимаешь… прыгают и скачут! Пак пристально поглядел на инвалида и заключил:

– Совсем ты одурел, старый хрен.

Оскорбленный до невозможности инвалид долго таращил глаза и глотал воздух, он был не в силах выразить своего возмущения. Потом треснул Пака костылем по башке.

– Еще раз мою фамилию заденешь, убыо-у!!! Я тя оживил, едрена, я тя и убью…

Хреноредьев вздел костыль во второй раз. Но добивать охальника не пришлось. Пак как сидел, так и откинулся на спину, затих. Инвалид даже перепугался, оставаться в эдаком страшном месте без компаньона ему не светило.

– Ей, Хитрец, миленький, – Хреноредьев подполз ближе, приложил ухо к груди. Сердце не прослушивалось. – Ты живой, что ли? Ну, вставай. Хитрец, я ведь только пошутил, едрена!

– Пошутил?! – прямо в ухо инвалиду прошипел Пак. И пребольно ухватил его за обвислый синий нос. – Это шутка у тебя – костылем по башке со всего маху?! Я вот щас тоже пошучу!

Он с такой силой крутанул нос Хреноредьеву, что тот и сам перевернулся на спину, завизжал, даже слезы полилисьиз мутных глаз.

– Ладно, говори, чего видел, – смилостивился Пак и отпустил нос.

Хреноредьев тут же вскочил, закрыл лицо руками, захныкал – нос горел, будто его в расплавленное олово сунули, дело понятное – клешни у Хитреца, дай Бог! Но лучшене нарываться повторно.

– Ка-арти-инки-и там, – прогундосил он, размазывая грязь по лицу, – живые! Прыгают, ходят, говорят чего-то, о-о-о…

– Какие еще картинки? Где?

– В сундуке!

– Где?!

– В сундуке! – повторил Хреноредьев и отступилна всякий случай.

Пак встал, потянулся, хрустнул суставами, стряхнул с колен какую-то прилипшую дрянь и смерил инвалида презрительным взглядом с головы до ног.

– Сам ты сундук… с дерьмом. И с хреном! Инвалид зарыдал горше прежнего, в драку лезть не посмел, только подумал, что лучше б Хитрец вовсе сдох в своем черном мешке! ведь никто в поселке не издевался так над его прозвищем, никто и никогда! а еще втрое моложе!

– Ни хрена ты старших не уважаешь! – пробубнилон отечески.

Пак расхохотался.

– Сам ты, Хреноредьев, свою фамилию задеваешь. Вот и тресни себя по лбу костылем. Тресни, тресни! – Он подошел вплотную похлопал растерявшегося инвалида по плечу. – Ладно, пойдем твой сундук смотреть.

Умный Пак почти сразу догадался, что инвалид говорил про телевизор. Он и сам раньше ни черта не знал, спасибо подружке–Попрыгушке, много чего показала, многому научила. Зазноба любимая, где же ты?!

На этом восхождении Хреноредьев Дважды падал с каркаса, набил себе две шишки на лбу и стал похож на рогоносца. Но Пак ему помог выкарабкаться наверх.

Мужичонку с сундуком нашли не сразу. Да тотна них опять же не поглядел. Только спросил по-своему:

– Выпить есть?

Инвалид ничегоне понял, он языками, кромеподкуполь-ного, не владел. А Пак ответил:

– Самим бы кто дал!

И уселся без спросу перед сундуком-телевизором. На экране несколько голых мясистых баб елозили друг по дружке, облизывались плотоядно и томно щурили крашенные глазища. Хреноредьев сразу обильно вспотел и принялся тяжело дышать. Пак смотрел хмуро, бабы его не возбуждали, голова была забита всякой всячиной, да и где им сравниться с Ледой!

– Во! – хвастливо прохрипел плюгавый мужичонка из-за огромного воротника. – Сам нашел тута, сам отладил, антенну приспособил… – он показал грязной рукой на какую-то длиннющую проволоку, взбегающую вверх по мусорной куче. – Ну, ладно. Теперь выключать можно, интересное кончилось, теперь дрянь всякая пойдет, новости, политика.

– Чегой-то он тарабарит все время, – переспросил у Пака инвалид, – никак не разберу, едрена!

– Не разберу, – передразнил Пак. – Языки знать надо, а ты не знаешь ни хрена… потому что редьки мало ешь!