Звездная месть

Подозрительный Тата хотел старичка прибить. Но Додя Кабан отвел четверорукого в сторонку да пригрозил, что ежели еще встрянет поперек вожака, то самого его прибьет.

Додя ответил прямо, хотя и настороженно:

– В город идем, правду искать. А ты кто такой будешь? Старичок захихикал и сказал:

– А я и есть городской, я вам дорогу укажу. А звать меня Мухомор.

– И все?

– А что еще надо?

– Фамилию надо! – потребовал подозрительный Кука Разумник.

– Фамилия у мене Московский… Додя поскреб затылок рукой.

– Непонятная фамилия.

– Вот и я говорю, непонятная, – согласился старичок, – потому и не говорю людям, только смеются все, переспрашивают, мол, каковский-каковский? Я им – Московский, а они пуще прежнего хохочут! Веселый у нас народ, хороший.

Старичок не соврал, он бодро бежал впереди, вприпрыжку и вприхромку, напевал под нос веселую песенку без слов, да дороженьку показывал.

Все чаще им навстречу попадались какие-то люди с флагами и тряпицами. Они шли кучками, и глаза уних горели. На паломников этилюди смотрели как на ненужный никому мусор.

– Кто это? – спрашивал Додя у старичка. Тот объяснял:

– Городские. Раньше не ходили, а теперь все ходют и ходют.

– Видать, правду знают, – заключил Доля.

– Почему это? – не понял Мухомор Московский.

– Глаза у них правдой горят, будто ничего кроме правды и не видят!

Старичок покивал, похихикал, обругал Мустафу, чтоб вперед не забегал. Ему самому в ватаге среди паломников веселей было, и не так боязно. Чем ближе оставалось до города, тем меньше стреляли, палили, жгли да вешали. Видно, у города и в окрестностях диверсанты не водились.

Наконец из смрада и смога начали выступать неясные, но огромные развалины, каких в поселке никогда не видывали. А вот труб становилось все меньше. И проволоки колючей убавлялось.

– В городе благодатно, – приговаривал Мухомор, улавливая настроение, – город, это место непростое, я вам много чего про город расскажу, дай только бог, добраться! Я грамоте разумею, много читал да и с людями толковыми общение имел, со мной не пропадете. Эх вы-и, провин-циялы!

Додя кряхтел, поправлял толстый шарф на шее, но не препирался. Старичок им сейчас ох как нужен был.

– Это не город еще, а пригород только, – вещал Мухомор, – а вы уж и рты поразевали, село!

Издали, сквозь туман паломники узрели и вовсе непонятное для них и величественное, одним словом – чудо света! На площади, на самом чистом месте, вдалеке от развалин стояли два огромных ржавых почерневших шара. И прямо от них вверх шел несусветно великий и толстый столб, увенчивающийся набалдашником. Эдакое великолепие можно было только в сказке увидать.

– Стоит, – важно сказал Мухомор, – и еще тыщу лет простоит.

– Да ну?! – изумился Мустафа. – Моя не верит!

– Вот тебе и да ну! Одним словом, из титана сработано! – торжественно заключил умный старичок.

– А чиво это – тытан? – не понял любопытный Му-стафа.

– Не знаю, там не было прописано, – не моргнув глазом, ответил Мухомор. – Сказано только – на века, любые бури, холода, войны и катаклизьмы, мать их, перестоит!

Додя Кабан выразительно покачал головой. Город! Вся правда в нем. А вокруг вранье да дурь!

Они прошли еще немного, и стало видно, что увенчивает столб вовсе не набалдашник, а чья-то лысая, лобастая голова с утино торчащим носом, перекошенной челюстью да вдобавок в очках.

– Кто ж это, – восхищенно выдохнул Тата Крысоед, – небось, генерал? Или министр?!

– Сам ты генерал, обезьяна! – сказала Охлябина и ткнула Тату в бок. – Мынистр хренов!

Старичок Мухомор смерил обоих презрительным взглядом, будто смотрел не с высоты своего вершкового росточка, а с верхотуры грандиозного монумента. Но все же растолковал неучам-деревенщинам.

– Это гений всех времен и народов, олухи, родной отец всей подкупольной демократии, учитель и просветитель. А зовут-то его, как прописано было в умных книгах, Андрон Цуккерман, понятно?! Не вам чета, не Кабан какой-нибудь, и не Кука Обалдуй, и не Охлябина… Сейчас и имен таких давать людям не могут, разучились. Он всем глаза открыл, знатный был человечище – матерый, подковы в кулаке гнул и трактаты писал, кого куда посадить и где резервации делать, а где нет. Сам-то так и помер, сердешный, а по его заветам Барьер поставили, чтоб, значит, все поровну, чтоб два полушария – с трубами и без труб. Ой, матерый, едрит его! Весь город сгнил да рассыпался, а он стоит… потому что учение верное, вот так!

Додя Кабан благоговейно сдернул драную шляпу с головы, прослезился. Кука Разумник начал было осенять себя крестным знамением, но потом сообразил, что монумент на икону не очень похож, да и среди святых один только лысый был, но звали его не Андроном, а Николой, и про барьеры он ничего не проповедовал, наоборот, учил грешных людишек, что никого разделять не надо… разве сравнишь с этим – этот вон, выше небес, стоит утесом в облаках, как об него только тарахтелки не стукаются.