Звездная пыль (СИ)

Не дожидаясь окончания балета, я поднялась и похромала в сторону гримерных. На столике, который был когда-то моим, теперь были разбросаны вещи Маргариты. И это при том, что раньше она сидела напротив. Зачем понадобилось отбирать у меня и это — непонятно. И где мои вещи? Я ведь ничего не уносила — просто не успела бы. Их убрали? Выбросили? Я сжала зубы до скрипа. Открыла несколько ящичков стола и… ничего.

— Павленюк? — услышала я удивленный голос балетмейстера со стороны входа. — Так это правда, что ты пришла.

Рад он мне не был. Да и я, признаться, не успела соскучиться. Несмотря на поддержку во времена травмы, я так и не полюбила Адама, а он — меня.

— Как ты?

— Не считая того, что та, кто это со мной сделал, сейчас наслаждается триумфом? — уточнила я злобно.

— Пойдем, тебе нельзя здесь быть, — не стал отвечать на выпад Адам.

— Почему? — насторожилась я. — Или травмированным балеринам пропуск за кулисы закрыт?

— Тебе не стоит быть в гримерной.

— Постой, это моя гримерная. Здесь мои вещи…

По виноватому выражению лица Адама я поняла, что все не так просто. Но что происходит? Дурное предчувствие заставило сердце болезненно сжаться.

— Твои вещи… я попрошу их найти.

— Очень мешали, верно? — спросила я раздраженно. Я мешала, вещи мешали. — У вас с Маргаритой все складывается гладко, как я погляжу.

— Наташа, нам надо поговорить, — тяжело вздохнув, сказал Адам. — Я не знаю, что у вас с Витом произошло, но на сцену этого театра ты не вернешься.

Губы сами собой растянулись в улыбке, и из горла вырвался смех. Слова Адама показались слишком нелепыми, чтобы быть правдой. Этого не могло быть, мой спонсор не мог так поступить. Конечно нет. Да и зачем бы? Он просил меня отказаться от балета добровольно, и какой в этом толк, если он уже все решил. Это какая-то ошибка, шутка. Или я все еще под «пылью», и мне мерещится кошмар… Вит, я почти уверена, что небезразлична ему, а это значит, что он не стал бы так со мной! Не смог бы. Или…

Балетмейстер смотрел на меня так серьезно, без тени улыбки, и вдруг в душу закрались подозрения, что вовсе это никакая не шутка, и мне вдруг стало холодно-холодно. Внутри что-то оборвалось, сломалось, отозвалось тупой болью, которая начала разрастаться до масштабов маленькой смерти.

— Вит действительно велел тебе убрать меня из постановок? Совсем?

Адам молчал, и все стало понятно.

— Слабохарактерный слизняк, жополиз! — заорала я что есть мочи, схватила флакон с духами Маргариты и запустила в балетмейстера. Тот ловко увернулся. — Ты проститутка, готовая продаться кому угодно за копейку, Адам! И ты еще хочешь, чтобы тебя уважали?

Пришла я в себя не раньше, чем балетмейстер пообещал позвать охрану. К тому моменту я наговорила ему ужасных вещей, но черта с два стыдилась. Я чувствовала себя Керри — да-да, той самой, которая стерла с лица земли город. Я хотела, чтобы театр горел синим пламенем со всеми его обитателями, стены ближайших домов сотрясались от моего гнева и теряли управление машины. Но не происходило ровным счетом ничего. Люди шли по своим делам и даже не догадывались о моей катастрофе. Подумаешь, очередную балерину вышвырнули на улицу, как ненужную шавку. Мир не застыл, не раскрошился на части, не разверзся. И это только лишний раз доказывало мою ничтожность.

Я поймала такси прямо перед тем, как по лобовому стеклу покатились первые капли дождя. Назвала водителю адрес, вытащила телефон и закрылась волосами, опустив голову. Мне было плевать, где Вит, да хоть в другом мире, я была готова достать его и душу вытрясти. Опасалась, что не существует слов, способных передать, насколько я зла на него. На его сладкие речи и обещания, на принятые решения за моей спиной. Он распорядился моей судьбой, не спросив. Неважно, что там за окном: я стояла в середине котлована, на месте которого раньше была моя жизнь, а вокруг — картина апокалипсиса.

— Сейчас ночь, ты с ума сошла? — раздраженно пробормотал Вит в трубку. Будто у него было хоть какое-то право предъявлять мне претензии.

Мою память разрезали воспоминания о том, что именно такой голос был у него по утрам… Таким теплым и насквозь лживым. Как давно он лишил меня выбора, дабы сделать меня игрушкой при этой живой сучке-жене? Еще в Марселе? Когда обнимал и шептал слова о том, как ему нравится иметь меня в своей постели? Тогда-то и нашлись слова:

— Я ненавижу тебя! Ненавижу! Слышишь? Чтоб ты сдох!

Не ожидавший такой бури таксист не удержал руль, машина вильнула, и слева раздался громкий сигнал клаксона.

— Ты уничтожил меня и мою карьеру, и я желаю тебе того же!