— Ей поставили диагноз «параноидальная шизофрения», — напомнила я. — И вы предлагаете мне прогуляться с ней на людях? Кто возьмет ответственность за ее действия в случае нападения на прохожих? Она убила мужа, а сейчас ни за что ни про что набросилась на дочь. Она агрессивна и опасна.
— Разумеется, вы будете под присмотром специалистов. Риска нет.
— Действительно? — поинтересовалась я, оттянув кофточку и обнажив красную отметину в месте удара.
— Я прекрасно понимаю ваш страх перед таким непростым диагнозом, ведь он может передаваться по наследству. Но вы прячете голову в песок и не желаете оказать матери помощь.
— Вы спрашиваете, боюсь ли я однажды воткнуть нож в мужчину в ответ на его предательство? Да, черт возьми. И это ли не доказательство душевного здоровья?
— Думаете, ваша мать это сделала намеренно? Я уверен, что нет. А если бы заметил у вас сходную симптоматику, то уже принял бы меры, Наталья Дмитриевна. Не беспокойтесь.
Вот уж точно не беспокойтесь! В этом месте мне очень не вовремя вспомнился разговор с солисткой труппы — Лерой, напророчившей мне скорое наследственное сумасшествие.
— И сразу заперли бы в комнате с мягкими стенами. Не разбираясь. Даже если бы это оказалась никакая не шизофрения. — Я поднялась со стула и подошла к полкам, уставленным научными трудами доктора. — Знаете, я много читала о диагнозе мамы. Параноидальная шизофрения, как правило, проявляется намного раньше. Там или тут, но тем не менее. И только в редких случаях столь внезапно. Я понимаю, что находиться здесь лучше, чем за решеткой, и вы не стали бы оспаривать диагноз, который приносит такую прибыль, но скажите честно: вы правда думаете, что это шизофрения? Чтобы я знала, стоит ли мне морально готовиться к худшему из вариантов.
— Так вот что вы, оказывается, думаете, — протянул доктор, но, как ни удивительно, беззлобно. — А я все не мог понять, откуда столько недоверия. Правду из вас выбить непросто. Что ж, давайте разберемся. Симптомы параноидальной шизофрении: навязчивые идеи, подозрительность, агрессия… ничего не напоминает? Ваша мать годами проявляла признаки паранойи, обвиняя мужа в изменах, и это закончилось нападением.
— Но только дело в том, что он ей изменял, — тут же ощетинилась я.
— Уверен, что так и было, — не стал спорить врач. — Три четверти мужчин хоть раз предавали своих партнерш, а ваш отец был человеком очень приметным. Но, сдается мне, вы заблуждаетесь о природе его неверности. Я долгое время пытался склеить части психологического портрета Дмитрия, и пришел к выводу, что он не мог быть настолько неразборчив в связях, как думаете вы. Такую точку зрения вам внушила мать, будучи не в себе. Скорее всего, у вашего отца были отношения на стороне, но они носили довольно продолжительный характер. Что подкрепляется намерением Дмитрия уйти к другой женщине, а не из семьи в принципе. Если бы вы были правы, и ваш отец просто хотел сбежать от брака с неуравновешенной супругой, он бы не стал совать голову в петлю снова. Психология не так уж точна, но я уверен: вся ваша семья стала жертвой не замеченной вовремя болезни, а не мужской несдержанности. В диагнозе ошибки нет.
Меня до сих пор трясло от откровений доктора. Получалось, отец не был таким ублюдком, каким его живописала мать. Уже в электричке я покопалась в памяти и обнаружила забавную вещь. Когда я была маленькой, папа еще пытался отрицать свою вину, но со временем то ли отчаялся достучаться, то ли действительно пошел по подсказанной матерью дорожке. Когда я повзрослела и начала что-то понимать, факт измен уже не скрывался, и у меня не было причин не верить матери. А точнее — ее фантомам.
Стыд лежал яркой краской на моих щеках: неужели я зазря винила родителей? Отца — за неспособность держать ширинку застегнутой, мать — за притворство. А как оказалось, нашим единственным врагом была страшная болезнь, черная тень которой нависла и над моей головой тоже? Неожиданно вспомнились слова Михаила о том, что дети часто излишне жестоки к своим родителям. Я тогда подумала, что это ерунда, что он ничего не знает, а я — в своем праве. Оказывается, нет.
Так что дальше? Какое будущее ждет меня? Кому я наврежу? Кто будет ненавидеть меня так же слепо, как я — маму?
Я украдкой потерла ушибленное плечо и поняла, что не смогу танцевать в полную силу, если не приму обезболивающее. Обезболивающее, через которое Лера напророчила мне скорое сумасшествие. Мама пристрастилась к алкоголю, моим фактором риска выступали анестетики. Пока безвредные, но кто знает, что там дальше? Колхицин? Викодин?
Спорю, Лера намеренно пыталась запугать меня и выбить почву из-под ног. Ей удалось.