Звездная река

Он так легко мог пропасть там. Пропасть в незнакомой музыке, красоте, желании, времени. Дайяню казалось, что если он закроет глаза, то увидит ее, почувствует аромат, который донесся до него против ветра. Облака и дождь. Прелесть ее губ, шелк, развевающийся вокруг бедер и облегающий их. «Я знаю твое имя, – сказала она. – Вкуси то, что я тебе дам».

Он тряхнул головой, послал коня вперед, держась приподнятого центра дороги (когда-то он предназначался только для двора императора или его курьеров). Он скакал так быстро, что можно было подумать, будто он бежит от чего-то.

Или стремительно спешит куда-то. Впереди должны быть огни, даже в опаленном пожарами, полном призраков Синане. На улицах есть люди. Или в шумных казармах за городскими стенами, где разместились его солдаты. Или в гостинице. Да, там. Там он сможет выпить много вина и подумать о том образе, который возник в его мыслях, за который он ухватился внутри себя, когда повернулся и посмотрел на дайцзи, в ее глаза, на ее волосы, не подколотые шпильками, летящие по ветру.

Он гнал коня, скакал слишком быстро, сломя голову, по пустой дороге в опустившейся темноте. Ему казалось, совершенно без причины, что он не может упасть с коня на этой дороге и умереть, и его не убьют грабители, поджидающие в засаде. Только не сегодня, после того, что с ним только что случилось. «Такого не может произойти в этом мире», – думал он.

Конечно, может. Он ошибался. Опасность не защищает от опасности. Тигры могут прийти вслед за женщиной-лисой, молния последовать за молнией. Но он выжил в этой скачке, когда солнце село и вывело звезды в летнюю темноту. Копыта его коня барабанили по древней дороге, и жеребец сяолюй не заблудился и не споткнулся. Дайянь один раз услышал крик охотящегося филина в лесу слева, и резкий, оборвавшийся вопль того существа, на которое этот холодный убийца охотился при свете звезд.

Не он. Не он, по крайней мере, сегодня.

Луна только что взошла, когда он увидел огни Синаня впереди и подъехал к одним из северных ворот, рядом со сгоревшими стенами пустого дворца.

Когда-то городские ворота запирали на закате, никто не мог войти без пропуска от императора раньше, чем прогремят на рассвете барабаны. Тебя побьют палками, если ты попытаешься пробраться в город после комендантского часа через стены или переплыть каналы. Здесь, в этом сильно изменившемся времени, города остаются открытыми, люди могут войти и выйти после наступления темноты, свободно перемещаться, тратить деньги, они разрешают шуму, музыке и фонарям сопровождать их по ночам, если им этого захочется.

У самой стены Дайянь натянул поводья и остановился, чтобы подумать. Он погладил шею коня. Это животное было храбрым и сильным и долго скакало во весь опор. Можно полюбить коня, как осознал он.

По какому-то наитию, а может быть, и нет, он снял верхнюю тунику, которая выдавала в нем военного офицера. Военные при въезде в город должны себя назвать. По давно возникшему убеждению, именно они представляли опасность. Он решил, что не поедет дальше вдоль стены на запад, к казармам. Он сложил тунику в седельную сумку и въехал в Синань между факелами у ворот. Он кивнул головой скучающим стражникам. Они не слишком усердно охраняли ворота, теперь уже нет.

Дворец маячил слева, пустой, темный. Его император спал или лежал без сна в другом городе, далеко на востоке.

Он уже немного ориентировался в Синане к этому моменту. Они некоторое время прожили в казармах до того, как у него возникла эта мысль отправиться одному на земли сяолюй. Это план казался ему полезным. Но планы не обязательно осуществляются.

Однако он никогда не ездил по Синаню ночью. Вокруг были люди, но ничего похожего на Ханьцзинь или даже Цзинсянь после наступления темноты. Те, кого он видел, казались удаленными друг от друга, как фигуры на шахматной доске в конце игры. Он оказался на огромном пространстве имперской дороги. В первое утро его появления здесь, в начале лета, он почувствовал, как ее огромные размеры придают ему сил, значительности, волнуют его. Он видел в ней символ того, чем был раньше Катай – и мог бы стать снова. Прошлое не было бременем, оно было вызовом. Они могли бы стать достойными его. Его жизнь, как подумал он тогда, будет посвящена достижению этого.

Вскоре после приезда он стал посылать всех своих солдат в город, поручал командирам ходить или ездить с ними строем по этой магистрали. Он разговаривал потом с ними в казармах. Он сказал своим солдатам, что их задача, их общее честолюбивое устремление – стать достойными этой дороги от дворца к южным воротам. Он говорил убежденно, чувствовал себя сильным.

Ночью все выглядело иначе, под звездами и только что взошедшей луной, в одиночестве, когда стук копыт его коня эхом разносился вокруг. Имперская дорога была почти пуста, там не было ничего, кроме невероятного простора. Мужчины, должно быть, проводят время в винных лавках, на маленьких ночных базарах, у палаток с едой, в домах певиц. Или спят в своих постелях.