Звездная роль Владика Козьмичева(СИ)

Я бы так и не решился выказать свое отношение к нравственным поискам моего героя, не случись в его писательской биографии, что должно было когда-то случиться. За прошедший после выхода "Дороги жизни" год ему много раз приходилось выслушивать отзывы о ней и простых читателей, и коллег по журналистскому цеху, в том числе по "Труженику". Доводилось выслушивать и мнения знакомых писателей. Разные случались встречи и любопытные ситуации. У Владика (все-таки он был журналистом) даже выработалась весьма полезная привычка. где бы это ни происходило - в Москве, во время поездок по стране - как он ни был бы занят, каждую оценку тщательно фиксировать в записных книжках. В конце концов, их накопилось такое количество, что появилась весьма надежная база для того, чтобы посмотреть на себя со стороны, увидеть свои сильные и слабые стороны. Небезынтересным для него было и мнение бывшего коллеги по театру Ежикова. Поэтому один экземпляр своей "Дороги жизни", опасаясь, что в сибирскую глубинку книга может не дойти, он отослал в Касинск.

Ответ от Ежикова, хотя и пришел с большой задержкой, оказался не просто письмом с благодарностями за книгу и дифирамбами в честь ее автора, а интересной, можно сказать, критической статьей. С чем-то в ней ни он, ни Лена не согласились, но в основном этот режиссер из сибирской глубинки был прав. Многое в этом отзыве особенно порадовало Лену.

. - Помнишь, я еще в Находке говорила о твоих рассказах, что они не столько проза, сколько пьесы в миниатюре. Молодец воленс-ноленс! Чувствуется в нем театральный режиссер! Правильно он тебя просит - напиши ему пьесу! Не откладывай!

И Владик решился. Спустя почти год, когда параллельная работа над новой книгой и пьесой подходила к завершению, в "Известиях союза писателей" появилась статья незнакомого ему критика Ледяхина, посвященная творчеству молодых литераторов. Такое было впервые. Его книга была названа в числе наиболее заметных произведений. В душе всколыхнулась радость. Вместе с тем, бросилось в глаза, что Ледяхина, судя по тексту, не очень-то интересовали другие авторы. Отпустив по их адресу одобрительные, приличествующие в таких случаях суждения, основное внимание он уделил "Дороге жизни". Наибольшего его одобрения заслужила повесть, составившая половину книги. Хвалил он и рассказы.

Вместе с тем, в некоторых из них Ледяхин увидел попытку автора уйти от исследования картины того, как самоотверженный труд советской молодежи способствует великому делу коммунистического строительства. Далее было написано следующее.

"Странно, что, когда советские люди, воодушевленные историческими решениями XXV съезда КПСС, отдают все силы досрочному выполнению пятилетки и вводу в строй гигантов социалистической индустрии, талантливый писатель ставит своей целью увести читателя в трясину обыденности и быта. Нет слов, разоблачать такие негативные явления в молодежной среде, как пьянство, нарушения трудовой и общественной дисциплины, надо. Но превращать их в центральное сюжетное звено может лишь тот, для кого смакование указанных недостатков, искусно подаваемое под соусом жизненной правды, является самоцелью".

- Ни фига себе! - подумал Владик. - Как же тогда с дипломом, с отличной оценкой его и кафедрой и Замошским, с предисловием Северинова? Что, до автора из "Вестника" никто ничего не заметил? Или не захотел замечать? А как тогда быть с теми, кому книга нравилась? Ведь их было больше! Он это знал точно. Конечно, были и весьма нелицеприятные высказывания, но чтобы так, как автор обзора?

Первым желанием было пойти искать правду у Крайнева, у Ильи, у того же Северинова, у Альбины Ивановны. В конце концов, у редактора издательства... Потом, успокоившись, понял - это нереально, а главное - ни к чему. Что нового они скажут? Ничего!

Лена к этой критике отнеслась спокойно и рационально.

- Что ты разволновался? Радоваться надо! Уверяю тебя, книжки скоро в магазинах не будет. Расхватают. Народ знает - раз критикуют, значит, интересно - надо прочитать.

Владик сразу подметил изменения в ее тоне. Хотя она прекрасно поняла суть и направленность критического упрека, в нем не было даже намека на его одобрение. Неужели и ей эта самая идеология тоже осточертела, подумал он. Дела-а-а-а...

Хотелось поговорить с ней на эту тему, но не стал. Вообще он начал замечать, что за год, что они снова вместе, характер Лены начал меняться. Появилась мягкость в общении не только с ним, но и с сыном. Безаппеляционность суждений постепенно уступала место сдержанности. Даже ее прежняя обидчивость проявлялась не так часто. А может быть, в этом была и его заслуга?