Звёздная тень

— Ты сможешь? — огрызнулся я. Она промолчала.

— Надо… — вдруг прошептало существо. — Надо. Очень. Очень. Надо. Очень…

Рваная речь существа была не огрехом перевода, мы сейчас понимали друг друга безошибочно. Сам строй мысли… сама их природа… они слишком далеки от нас…

— Плохо… Очень. Очень. Плохо. Плохо. Смерть. Наступает. Смерть. Наступает…

То ли я не могу понять их эмоции, то ли они не передаются этим пластинчатым ртом, и только слова остались на долю чужака, бессмысленные и жалкие, никогда ему меня не переспорить, как я не переспорил Кэлоса, и Кэлос ушёл навсегда, киборг перестал играть в человека, а мир синекожих прекратит жить… да, я верю, у них и впрямь беда, может быть, похлеще нашей, только что мне за дело до их беды, я же должен спасти свою Землю…

А те, кто придёт потом, вольны благословлять меня или проклинать, замаливать грехи или насмешливо улыбаться вслед исчезнувшей расе… Интересно, от чего зависит, будут они каяться или улыбаться? Как бы посмотреть туда, вперёд, в мир, что будет солнечным и ясным, как увидеть выражение их лиц?

Как решить?

— Дай, — сказал я. — Дай. Надо. Надо. Надо.

Ладонь разжалась. Я взял крошечный шарик. Нет, он оказался не холодным, тёплым… чуть тёплым.

И всё же — не холодным.

Комок мягкого огня. Зародыш Врат.

Маша вздохнула у меня за спиной. Протянула руку — и отдёрнула. Прошептала:

— Да будь они все прокляты… Пётр, давай, уходим…

Я не шевелился. Маша отошла к Кэлосу, нагнулась, поднимая тело. Краем глаза я видел, как она тащила его к флаеру.

Как ты сказал, Кэлос? Каждый приходит в Тень по-своему? Кто мольбой, кто трудом, кто грабежом? Не надо волноваться?

Я посмотрел — туда, куда не заглянуть, в далёкое далеко. Потомки улыбались.

— Будь оно всё проклято, — согласился я с Машей.

Протянул Зерно синекожему.

Фасеточные глаза замерцали, поплыли, отражая свет Зерна.

— Даёшь? Возвращаешь?

— Возвращаю. Даю, — признал я.

И бросил Зерно в подставленную ладонь, в жадно сжавшиеся пальцы, мигом укрывшие то, что было нужно нам обоим.

Вот только свет не пропал. В моей ладони, будто приклеившись к коже, мерцала ещё одна огненная горошина.

Синекожий проворно разжал ладонь, будто убеждаясь, что не стал жертвой ловкости рук.

— Одно? И другое? Два? Зерна?

— Два, — согласился я.

Мигом вернулся страх. Передо мной был не скулящий, поверженный, недобитый враг, а соперник. Теперь и я чувствовал в руке тепло. Уже не чужое — своё.

И знал, что не хочу его отдавать. Никому.

На корточках, не вставая, я пятился от синекожего. Тот приподнялся, свободной рукой достал что-то из портупеи. Дьявол!

Но он не стрелял.

Я дополз до флаера. Приподнялся, цепляясь за обрез кабины. Мы замерли — словно два испуганных зверя, урвавшие по своему клочку добычи, но безумно боящиеся, что сопернику захочется иметь всё. Какие, к чёрту, разумные представители великих цивилизаций! Два шакала, дерущихся за объедки антилопы, пока лев спит…

Если местные боги не спали, то они, наверное, устали хохотать, глядя на нас.

Одним рывком я заскочил в кабину, нырнул в спасительную мягкость тьмы. Увидел сквозь прозрачный корпус, как синекожий сиганул вверх по тропинке под прикрытие скалы.

— Ты отдал ему Зерно? — закричала Маша. Я разжал ладонь, и она замолчала. Сказала уже не так уверенно: — Но я видела…

— Мы получили своё, Маша. Своё.

Она посмотрела на Кэлоса — на мёртвое тело, застывшее между нами.

— Значит, он… зря?

— Ничего не бывает зря.

Нет, конечно, мы всё равно добыли бы Зерно, даже не будь с нами Кэлоса. Я был в этом уверен.

Вот только добыли бы его по-другому. Именно так, как собирались, отняв у других, не меньше нашего нуждающихся в Тени.

— Чёрт… — Маша вдруг засмеялась, откинулась на невидимой опоре. — Всё в голове не укладывается… здесь ведь не умирают насовсем…

Она всё смеялась, не отводя взгляда от мёртвого тела.

— Надеюсь, он уже дома. Умывается после ратных подвигов…

Я не обрывал её, Маше сейчас надо было сбросить напряжение. Пусть так. Мёртвым не обидно. Если Кэлос и впрямь ожил человеком — ему не на что обижаться. Если его разум вознёсся на следующий виток… то что ему этот захлёбывающийся, готовый сорваться слезами женский смех…

— Я тоже надеюсь, что он дома, — деревянным голосом сказал я. — Ладно. Хватит, Маша.

Она послушно замолчала.

— Да. Извини. Нехорошо. Летим обратно, Пётр. Нам надо поторопиться.

— Ты умеешь управлять такой машиной?

— Немножко. Мне объясняли.

— Тогда вези спокойно, без суеты. Нам ведь не надо убегать.

Маша наморщила лоб.

Я поднял ладонь, приоткрыл на миг. Алая звезда разбросала свой холодный свет.

— Мы не украли его. Мы получили своё, и никто не рискнёт отнимать Зерно. В конце концов… такие идиоты, как мы с Кэлосом, — это явление редкое, даже по вселенским масштабам…

— Дай посмотреть…

Я отдёрнул руку. Маша непонимающе смотрела на меня.

— Нет. Не надо. Лучше тебе не чувствовать этого.

— Чего?

— Жадности. — Я улыбнулся. — Самой обычной жадности. Оно… оно даёт почувствовать, насколько важно. Когда берёшь Зерно в руки — перестаёшь сомневаться, добро в нём или зло. Хочется укрыть… спрятать… зарыть в землю. В свою Землю. Чтобы пустило корни.