Аманда спала долго, и снились ей такие странные вещи, о которых она потом никому не рассказывала. Пробудившись, она никак не могла взять в толк, кто она, и где находится. Постепенно ее сознание прояснилось, и она поняла, что соприкоснулась с такими вещами, которые раньше ее совершенно не трогали, либо казались совершенно непостижимыми. Но самое интересное состояло в том, что она действительно почувствовала себя новым человеком. Той зимней депрессии, в которой она пребывала последнее время, как не бывало. Ее кровообращение значительно улучшилось, вернувшийся румянец вновь украсил ее щечки, и ей стало по-настоящему интересно жить. «Как много вещей на свете, о которых мы ничего не знаем, и как мир велик и интересен», – думала она, и от этого ей становилось легко и спокойно. Она, полностью приняв происшедшие в ней перемены, поспешила в клетушку Джордана.
– Скажите, сэр, чем я могу выразить Вам свою признательность? То чудесное самочувствие, которым Вы меня одарили, несомненно, дороже любого предложенного Вам вознаграждения, но все же?
Джордан сидел в своей убогой келье на цокольном этаже, где давала о себе знать подвальная сырость. Из мебели, кроме грубо сколоченной кровати, покрытой тюфяком из соломы, стоял стол, занимающий полкомнаты, пара колченогих табуреток и небольшой шкаф с различными астрономическими и алхимическими, как показалось королеве, инструментами.
Джордан поднялся со стула, как и положено в присутствии королевы, и застыл в растерянности, склонив голову.
– Ну же, милый друг, не стесняйтесь. Сегодня же Вы переедите на верхние этажи из этого подвала. Я велю заплатить Вам сорок золотых, и мы с мужем приглашаем Вас на обед, который состоится в Вашу честь.
– Ваше Величество, я даже не знаю, как выразить Вам мою благодарность и признательность. Вы так добры ко мне. Вместе с тем, я простой странствующий ученый, идущий по земле, чтобы приносить облегчение людям. Я полностью отдаю себя науке, и большего, чем постижение высшей мудрости, мне не надо.
– Отчего же тогда Вы попросили убежища в наших стенах?
– Эпохи сменяют друг друга, Ваше Величество, и на смену эре всеобщего добра и справедливости приходит эпоха зла и невежества. Мы с вами живем в трудное время. Древняя эпоха канула в лету, унеся с собой многие тайны. Затем наступила эпоха Всемилостивейших королей, которая закончилась Великой войной, а сейчас мы живем в период безвременья перед новым великим противостоянием. Черты новой эпохи уже ясно можно различить на лице времени. Смею Вас уверить, грядущая эпоха будет эпохой такого зла и потрясений, по сравнению с которыми Великая война покажется не более как детской забавой, – его голос звучал тихо и печально, но вместе с тем отчетливо и внятно, как у человека, ясно сознающего свою правоту. – Люди не понимают многого. Вспомните, как до Великой войны процветал этот мир, пока невежды и церковь, извратившая смысл древних обрядов, не воспользовались простодушием королей и не обманули их.
По телу Аманды пробежал нехороший холодок. Их королевство, конечно, не самое слабое, но если кто-нибудь из владык-соседей пронюхает о том, что они приютили у себя беглого монаха-еретика, и донесет Верховному Жрецу Конаху, у Монтании могут возникнуть далеко не маленькие проблемы. И еще она ощутила легкий укол стыда, как будто впервые узнала о вещах вполне естественных, но, вместе с тем, считающихся непристойными. Король Роланд никогда не унижался перед Верховным Жрецом, а его отец Рогмунд даже открыто выступил на одном из соборов против Верховного Жреца по вопросам веры, чем навлек на себя клеймо еретика и немилость до конца дней своих. И даже она, королева Аманда, чувствовала усиление церкви Священного престола и особенно ее высшей иерархии. Верховный Жрец постепенно забирал себе все больше власти, и некогда могущественные монархи, чьи отцы еще могли поспорить с Верховным Жрецом наравных, все более становились от него зависимыми, приобретая права вассалов. Сколько лет было Жрецу, не знал никто, самые осторожные исследователи утверждали, что не менее трехсот, и уже одно это внушало раболепный трепет. Но с течением времени его мощь не ослабевала, наоборот, с каждым днем он становился сильнее. Одним росчерком пера он мог предать анафеме любого из монархов, и тогда подданные должны были восстать против проклятого короля и расправиться с ним. Верховный Жрец требовал от монархов, чтобы они обращали в истинную веру все большее количество людей и присылали ему свидетельства такого обращения. Свидетельством чаще всего выступал клочок волос, срезанный у вновь обращенного, и зачастую на север шли караваны, груженные пакетиками с волосами, ногтями, зубами новых адептов веры – все эти свидетельства обращения назывались первой жертвой.
«Действительно, эпоха Великих Королей закончилась, – думала Аманда. – Какие уж это нынче короли, если они дрожат по ночам от возможных доносов своих слуг и вассалов».