Звездные берега

За эволюциями ракеты мы наблюдали на экране кругового обзора. Вот она, совсем крохотная по сравнению с громадой звездолета, похожая на серебристую иголку, отделилась от борта и стремительно помчалась вперед. Удалившись на триста километров, ракета должна была повернуть налево, описать длинную полуокружность и вернуться к кораблю сзади. Но случилось непредвиденное. При повороте силовые путы разорвались и оголенный свинцовый шар (лишившийся гравитонов, он стал почти невесом) начал сближаться с ракетой. Видимо, Кочетов растерялся. Мы видели, как ракета судорожно отскочила в сторону. Но шар не только не отставал, а буквально погнался за ракетой и вскоре прилип к ее корпусу. А затем…

— Черная аннигиляция!.. — крикнул Ревелино.

Да, это была аннигиляция. Но не та, которая происходит при уничтожении вещества и антивещества и сопровождается ослепительной вспышкой, выделением огромной энергии. Здесь все было совсем не так. Заряженный отрицательной гравитационной энергией свинец и обычное вещество ракеты, соединившись, мгновенно, взрывоподобно исчезли, аннигилировали, обратившись… Во что? Этого никто из нас не знал. Во всяком случае, не в энергию…

Сквозь купол каюты мы увидели на привычном звездном небе внезапно возникшую зияющую бездну. Будто разорвалось само пространство. Угольный провал в Ничто…

И сразу мир исчез, Вселенная рухнула. Ни звезд, ни туманностей — ничего. Густая непроницаемая тьма. Нам показалось, что со временем происходят странные вещи: то оно мчалось вперед с немыслимой скоростью, то останавливалось совсем. Словно здесь вообще не было времени.

Сознание у всех померкло… Мы точно погрузились в небытие и в тот же миг вынырнули.

— Что это было? — воскликнул вскочивший на ноги Бурсов. — Где мы?

Кто ему мог ответить? Еще ни один астронавт не попадал в такие переплеты.

— Похоже, что мышеловка захлопнулась, — проговорил биолог Зиновский.

Если бы мы знали тогда, как недалек он был от истины…

На корабле воцарилась гнетущая тишина. Трудно было свыкнуться с мыслью, что Кочетова больше нет. Кажется, только что вышел из звездной каюты — и вот никогда уже не войдет… Капитан целыми днями пропадал в рубке электронного универсала. Я сидел за пультом, а сзади полулежал в кресле Иван Бурсов и читал свою неизменную «Историю философии». У него, планетолога, вся работа была еще впереди. В свободное от дежурства время я уединялся в своей каюте. Чтобы как-то заполнить пустоту, начал писать картину — незатейливый земной пейзаж: осенние дали, и на переднем плане береза, словно охваченная желтым пламенем.

Постепенно мы снова стали все чаще собираться вместе в звездной каюте.

— Что-то не нравится мне мир после аннигиляции… — бормотал Иван, почти не отрывавшийся теперь от гамма-телескопа.

То и дело он бегал в рубку ЭУ, производил какие-то расчеты. Однако на все наши просьбы объяснить, в чем дело, он отвечал одно и то же: «Пока еще нет полной ясности».

К своему гамма-телескопу — самому дальнозоркому и самому хрупкому из всех корабельных средств наблюдения — Бурсов с самого начала строго-настрого запретил нам всем прикасаться. Но однажды, когда планетолог скрылся за дверью ЭУ, заинтригованный Ревелино не выдержал и приник к запретному окуляру. Через полчаса он оглядел нас округлившимися от изумления глазами. Но едва открыл рот — на пороге появился Бурсов.

— Ты что же молчишь, Иван? — укоризненно проговорил Малыш. — Такое творится, а он молчит.

— Я не имел права, пока все не проверю.

Малыш повернулся к нам.

— Сколько планет насчитали мы вокруг Альтаира до аннигиляции?

— Пять! — почти хором ответили мы.

— А сейчас их стало три. Только три! Как ты можешь объяснить это, Иван?

Планетолог покачал головой.

— Необъяснимо… — Он помолчал. — Три вместо пяти — это еще не все. Главную новость ЭУ только что выдал: по всем признакам на одной из планет высокоразвитая цивилизация!

…Прошел еще месяц, и мы увидели ее крупным планом — третью от светила планету, похожую на апельсин с ярко освещенным оранжевым боком. Растительность — желто-зеленая. Небольшие, но многочисленные моря соединялись слюдяными лентами каналов. Они опоясывали всю планету и имели характерную деталь — перемычки. Не то дамбы, не то мосты. А скорее всего, города-мосты, так как на ночной стороне планеты перемычки светились.

Встретили нас необычно.

Корабль, захваченный силовыми щупальцами, мягко посадили в центре циклопического диска-спутника. Диск висел над оранжевой планетой с голубыми прожилками каналов. Над нашим кораблем неожиданно раскинулся серебристый купол.

Приборы показывали, что под куполом земной состав атмосферы. Мы вышли из корабля, но никого не увидели. Один лишь поразительной красоты цветок качался перед нами на тонком стебле. Он наклонил в нашу сторону огромную чашечку — вернее сказать, чашу диаметром полметра — и вдруг заполыхал всеми цветами радуги. В чередовании красок чувствовался еле уловимый и осмысленный ритм.

— Наверно, биоробот, — шепотом высказал предположение капитан. — Биологический автомат для контактов.